Электровый сосуд что это

Бывают археологические открытия, которые буквально переворачивают привычные взгляды историков, опровергая или подтверждая самые неожиданные теории. Так, обнаружение Генрихом Шлиманом Трои вмиг превратило «Илиаду» из красивой сказки в описание реальных событий, а раскопки Флиндерса Питри в Амарне дали ключ к разгадке тайны важнейшего периода истории Египта. Ровно 190 лет назад в России тоже случилось открытие мирового значения, но по случайному стечению обстоятельств оно не получило такого широкого признания. А имена людей, к нему причастных, известны лишь специалистам. Подробности — в материале «Известий».

Холм пепла

Началась эта история ровно 200 лет назад в 1820 году, когда отправленные на заготовку камня в окрестностях Керчи матросы обнаружили под завалами какое-то древнее захоронение в склепе из тесаного камня. Вещи они извлекли и распорядились ими по собственному разумению — часть передали своему начальству, а кое-что продали и пропили. Традициями и законом это не возбранялось. Командиром морячков был капитан-лейтенант Николай Патаниоти, возглавлявший небольшую флотилию транспортных судов, он и стал обладателем исторических артефактов — амфор, столовых сосудов из керамики и бронзы, украшений. Офицер, как и полагалось, отослал находки (или часть из них) по инстанции генерал-губернатору Новороссии графу Ланжерону, а тот, в свою очередь, отправил несколько вещей в столицу, где они попали к Алексею Николаевичу Оленину — госсекретарю, а одновременно директору Публичной библиотеки, президенту Академии художеств, знатоку древней истории. Оленин атрибутировал вещи как древнегреческие, хотя и не совсем типичные.

Попавшие в Петербург артефакты попали в Эрмитаж, остальные канули в Лету. Эта история дает представление о том, на каком уровне в те времена была поставлена работа по изысканию и охране памятников. Ну а археологии как науки в России тогда еще просто не существовало, хотя энтузиасты уже появлялись.

Прошло 10 лет. В 1830 году морскому ведомству опять потребовался камень — на сей раз на строительство казармы для семей отставных матросов, которых после холерного бунта решили перевезти в Керчь из Севастополя. Добывать камень предполагалось из огромного холма под городом, который местные татары называли Куль-Оба — в переводе «Холм пепла» или «Пепельная гора». На работы отрядили солдат расквартированного под городом Воронежского пехотного полка, а общее руководство осуществлял градоначальник Керчи полковник Иван Александрович Стемпковский — великий энтузиаст исследования древностей, прошедший курс обучения археологии в Париже у самого Дэзире Рауль-Рошетта.

Стемпковский бывал в районе Куль-Обы со своим единомышленником и другом, основателем Керченского музея древностей и первооткрывателем множества боспорских памятников Полем (Павлом Алексеевичем) Дюбрюксом, который предполагал, что этот холм рукотворный. А если так, то это может оказаться могильный курган, под которым скрыта гробница, как это было в кургане Патаниоти (тот разграбленный склеп вошел в историю науки под именем незадачливого капитан-лейтенанта). Стемпковский поручил Дюбрюксу, вообще-то числившемуся начальником соляных промыслов и озер, присматривать за работами, а офицеров попросил прислушиваться к его советам.

Чутье и опыт не подвели Дюбрюкса, и вскоре солдаты натолкнулись на прекрасно отесанные мощные квадры, которые лежали явно не в хаотическом порядке. Впоследствии оказалось, что это начало идущего в склеп дромоса — входного коридора. Началась расчистка заваленного камнями прохода, которая заняла несколько дней. Когда дромос был полностью очищен, Дюбрюкс с рабочими наткнулись на заложенный проход в погребальную камеру. Нижние ряды состояли из больших камней, а верхние — из камней средней величины, сложенных без скрепляющего раствора. Впоследствии это даст возможность археологам предположить, что склеп был предназначен для неоднократного использования.

Когда преграда была разобрана, ученые оказались в просторной погребальной камере площадью около 20 кв. м с пирамидальным потолком, уступами уходящим вверх. Поначалу Дюбрюксу показалось, что в погребении всё перевернуто вверх дном:

«Разрушенные доски и бревна, изломанный катафалк, вероятно, служивший ложем трупу погребенной здесь женщины, повреждение стен, частью уже обрушившихся, частью угрожавших падением, — всё это заставило меня сказать господину Стемпковскому, оставшемуся наверху, тогда как я с работниками вошел в склеп, что он уже обыскан». (цитата по Поль Дюбрюкс. Собрание сочинений. В 2-х томах. СПб: «Клио». 2010. Сост. и отв.ред. И.В. Тункина)

К счастью, первое впечатление оказалось неверным — склеп не был разграблен, как подавляющее большинство других дошедших до нас курганных захоронений. Время не пощадило органику — ткани, кожу, тела людей и животных, дерево (хотя некоторые деревянные фрагменты частично сохранились), но всё остальное оказалось в первоначальном виде.

Золотая кладовая

В склепе были похоронены три человека. В центре находился скелет крупного мужчины лет 35–40, который был одет в парадный наряд с нашитыми на него тиснеными золотыми бляшками. На шее —золотой обруч-гривна с фигурками всадников по краям. Он был скручен в виде жгута из шести толстых проволок и весил около полукилограмма. На руках и ногах воина — золотые браслеты тончайшей ювелирной работы. Рядом лежало его оружие: меч, лук и стрелы, поножи. Рукоятка и ножны меча, а также футляр для лука и стрел (налучье, или горит), были обложены золотыми пластинками с вытисненными на них изображениями борющихся зверей и фантастических животных. Бронзовые поножи покрыты позолотой. Рядом лежали рукоятка кожаной нагайки, оплетенная золотой лентой, точильный камень в золотой оправе и роскошная золотая чаша весом почти в 700 грамм, богато орнаментированная чеканными изображениями бородатой головы скифа и маски мифической медузы Горгоны, многократно повторяющимися.

Рядом в кипарисовом саркофаге покоилось тело женщины. Саркофаг был украшен пластинками из слоновой кости с потрясающей резьбой. На них изображены сцены из древнегреческих мифов, охота скифов на зайцев и т. д. Одежда женщины была расшита золотыми и электровыми бляшками, число которых достигало нескольких сотен. Голову ее украшала электровая диадема. Рядом лежали великолепной работы подвески, медальоны с изображением головы богини Афины, браслеты, ожерелье, бронзовое зеркало с позолоченной ручкой и другие украшения.

Третий скелет был в более скромной одежде, поэтому было высказано предположение, что это слуга-конюх, возможно, раб. За его головой, в специальном углублении, лежали кости лошади, греческие бронзовые поножи и шлем. По стенам склепа стояли два серебряных позолоченных таза и большое серебряное блюдо, а в них — целый набор серебряных сосудов: на одном из них — чеканные позолоченные изображения львов, терзающих оленей, на другом — дикие гуси, ловящие и поедающие рыб. Здесь же лежали два ритона (кубок в виде рога) и килик — сосуд для питья вина. По обеим сторонам дверей располагались два больших медных котла, а вдоль стены — четыре глиняные амфоры с острова Фасос, который славился великолепным вином. Видимо, еда и напитки были атрибутами похоронного обряда.

На каменном полу склепа было найдено несколько сотен бронзовых наконечников стрел и копий. Но, наверное, самым ценным экспонатом оказался круглый электровый сосуд, на котором были отчеканены и выгравированы четыре сцены из жизни скифов. На первой изображен сидящий царь, или военачальник, опирающийся обеими руками на копье и внимательно выслушивающий донесение воина. Следующая сцена — воин, натягивающий тетиву на лук. Другие сцены посвящены врачеванию: стоящий на коленях скиф лечит (или вырывает) другому зуб — на лице пациента боль и страдание, своей правой рукой он схватил руку лекаря. В последней сцене изображен воин, перевязывающий ногу своему раненому товарищу. Лица и одежда скифов, их оружие и прочие бытовые подробности воспроизведены с поразительным реализмом, что сделало их неоценимым историческим источником.

Находка буквально взорвала тихий провинциальный городок с населением в пару тысяч человек. Все образованные жители — чиновный люд, офицеры, местная интеллигенция — считали своим долгом присутствовать при вскрытии гробницы.

«Этих любопытных собралось тут несколько сот человек, они были свидетелями, как огромный камень, отделившийся от свода, упал на то место, где я находился с двумя работниками несколько минут перед тем, и которое было мною оставлено по случаю жаркого спора с офицером, заградившим свет, чтобы самому лучше видеть, и таким образом спасшим нам жизнь…». (цитата по Поль Дюбрюкс. Собрание сочинений. В 2-х томах. СПб: Клио. 2010. Сост. и отв.ред. И.В. Тункина)

Скромный Дюбрюкс не обладал должным авторитетом, чтобы оградить раскопки от непрошеных гостей, пришлось вмешиваться Стемпковскому. Порядок отчасти навели, но ажиотаж от этого меньше не стал. Уже 8 октября в «Одесском вестнике» появилась заметка следующего содержания:

«Спешим известить читателей наших об археологическом открытии, весьма важном даже в такой стране, которая издавна славится сокровищами древности, скрытыми в ее недрах. Солдаты, заготовлявшие для матросских землянок камень в 6 верстах от Керчи, 22 минувшего сентября отрыли, по выборке камня с вершины горы, древнее, из огромных камней складенное здание. Когда проникли во внутренность оного, заметили, что это была древняя гробница. В ней найдено множество различных бронзовых, серебряных и золотых сосудов и вещей, коих некоторая часть самой изящной работы и цены по археологическому достоинству и качеству металла… Никогда еще в сем краю не было сделано подобного открытия в отношении к древностям. Золота разных достоинств содержится в них до 8 фунтов». («Одесский Вестник», номер 88 за 1830 год)

Автором сообщения был один из «любопытствующих» — помощник начальника канцелярии керченского градоначальника, чиновник девятого ранга Дамиан Корейша.

Дюбрюкс составил подробный план склепа, описал расположение предметов, и лишь после этого они были подняты на поверхность и доставлены в дом градоначальника. Такой педантизм был свойственен Дюбрюксу, хотя ни о каких методиках раскопок тогда речь не шла, и подавляющее большинство самодеятельных археологов (а других тогда быть не могло) не утруждали себя подробной фиксацией находок. Но Дюбрюкс был уникальным человеком, он и Стемпковский опередили время и вполне профессионально работали в те времена, когда археология как наука еще не сформировалась.

Счастливчики

А потом наступила ночь. И когда утром Дюбрюкс вернулся к склепу, его глазам предстала удручающая картина: каменные завалы были разобраны, мощные плиты пола вывернуты, не вывезенный погребальный инвентарь исчез. Конечно, всё ценное археологи унесли накануне, но всё же в гробнице кое-что оставалось. Но главное, под одной из плит оказался «тайник», содержание которого досталось грабителям. Позже выяснится, что это было еще одно мужское захоронение с богатым инвентарем.

Осталось загадкой, как такое стало возможно. Стемпковский приказал полицмейстеру оставить на ночь несколько людей, но те стали жаловаться на холод и страх перед потусторонними силами. Дюбрюкс на охране вроде бы не настаивал, то ли считая, что всё ценное уже изъято, то ли надеясь, что местный люд ночью в могилу не полезет. Но здесь работали профессионалы.

Сегодня их бы назвали «черными археологами» (термин неудачный — к археологии эти гробокопатели вообще никакого отношения не имеют), а в Керчи тех лет их именовали «счастливчиками». Этот промысел возник, когда у обеспеченной российской публики появился интерес к древним артефактам, а раз есть спрос, найдется и предложение. Позже Дюбрюкс выяснил, что бригада «счастливчиков» с самого начала следила за работами, скрываясь за соседними курганами, и как только охрана покинула склеп, сразу проникла внутрь. При себе они имели всё необходимое — фонари, лопаты, ломы и т. д. Интересно, что в последующие ночи, несмотря на то, что вокруг кургана ездил конный патруль, «счастливчики» продолжали свои поиски и успокоились только после того, как обрушившиеся камни свода придавили двоих грабителей.

Дюбрюкса отлично знали все, кто был связан с рынком древностей, и он смог найти участников разграбления. Один из «счастливчиков», местный грек Дмитрий Бавро, был кое-чем обязан Павлу Алексеевичу и согласился конфиденциально рассказать подробности. Более того, удалось даже выкупить у него один из артефактов — великолепную золотую накладку на щит в виде оленя. По просьбе Стемпковского казна заплатила нашедшему ее греку колоссальные деньги — 1200 рублей. Это был своего рода «рекламный ход», с помощью которого власти надеялись побудить остальных грабителей продать свою долю добычи казне, но хитрость не сработала. Часть золота переплавили, что-то разошлись по частным коллекциям, многие вещи оказались за рубежом.

«Пророков нет в отечестве своем…»

Для отчета в Санкт-Петербург Дюбрюкс сделал планы, чертежи и разрезы кургана и склепа, составил полную опись находок и предложил свое мнение по их интерпретации. В частности, он первым предположил, что в кургане Куль-Оба захоронен скифский вождь (царь) или очень знатный воин, и связал находки с трудами Геродота, в которых великий греческий историк описывал обычаи скифов. Эти рассказы многие тогда считали сказками, поскольку, помимо скифов, в них говорилось о людях с песьими головами, амазонках и т. д. Но после находок Дюбрюкса оказалось, что описания «отцом истории» занятий скифов, их быта, одежды, вооружения, погребального обряда и прочего почти точно совпадают с рисунками на сосудах из Куль-Обы.

В то же время расположение кургана в нескольких километрах от столицы Боспорского царства Пантикапея и множество греческих вещей в захоронении свидетельствовали о том, что погребенный имел тесную связь с эллинским миром. Кстати, большинство ювелирных изделий в «зверином стиле» или с изображениями скифов тоже были выполнены греческими мастерами, но с учетом вкусов заказчиков. В целом выводы Дюбрюкса сегодня считаются правильными, современные ученые уточнили лишь датировки двух разновременных захоронений Куль-Обы — разграбленное захоронение под полом относится к рубежу V–IV веков до н. э., а открытое Дюбрюксом тройное захоронение примерно на полвека младше.

Известие о сенсационных находках и разграблении склепа пришло в столицу по военным, а не гражданским каналам, что вызвало бурю негодования у императора Николая I. Не то чтобы он боялся, что вещи опять похитят, но непорядок в любом деле претил его натуре. В Керчь и Одессу полетели гневные письма. А между тем Дюбрюксу и Стемпковскому требовалось время для составления описи, обработки и прорисовки вещей, написания отчета. И, в конце концов, нетрудно понять желание ценителей и знатоков древностей подольше насладиться общением с потрясающими артефактами. Но через несколько месяцев все вещи были упакованы и отправлены в Петербург, а сопровождать груз был назначен уже упоминавшийся чиновник Дамиан Корейша.

Как и следовало ожидать, находки произвели впечатление как на академическую общественность, так и на двор, а доставивший их Корейша стал героем дня. То ли ловкий молодой человек так хитро представил дело, то ли государю понравилась его искренняя восторженность, но в столице решили, что главной фигурой на раскопках был именно Корейша. Его повысили в чине, государь даровал ему перстень с бриллиантом со своей руки.

В то же время подробный отчет Дюбрюкса энтузиазма не вызвал — столичным академикам мнение провинциального любителя древностей оказалось мало интересно. Уже упомянутый Оленин и хранитель коллекции древностей Эрмитажа Генрих Карл Эрнст (Егор Егорович) Кёлер раскритиковали отчет, укоряя автора в незнании научной терминологии и… плохом французском языке (Дюбрюкс происходил из региона Франш-Конте, где говорили на ойльском диалекте, который ближе к немецкому). Отчет Дюбрюкса отправился на полку, а вещи украсили коллекцию Эрмитажа.

Поняв, какие ценности таит в себе Причерноморье, государь впервые выделил субсидию на организацию регулярных раскопок с целью пополнения коллекции Эрмитажа. Одновременно Николай приказал усилить контроль и ужесточить наказания за несанкционированные властями раскопки. Этот момент многие ученые считают началом отечественной государственной археологии.

Общее руководство над раскопками на Боспоре было поручено Стемпковскому, что было логично. Но уже в следующем году еще совсем молодой (ему было 43 года) ученый скончался от чахотки, и работы возглавили Корейша и новый директор Керченского музея древностей Антон Бальтазарович Ашик. Дюбрюкс остался в стороне и через несколько лет умер в полной нищете. Ученый, открывший миру Пантикапей, Мирмекий и десятки других памятников, доказавший скифское присутствие в Крыму, при жизни не смог опубликовать в России ни одного труда. Зато в Париже, куда он отправил копию своего отчета по Куль-Обе, его работа с восхищением была принята ведущими специалистами, в том числе такими авторитетами как Рауль-Рошетт и Дюбуа де Монпере.

В 1848 году Ашик опубликовал книгу «Боспорское царство», в которой использовал неопубликованные работы и чертежи Дебрюкса, но не ссылался на автора. Это вызвало возмущение научной общественности и закономерно привело к скорой публикации самого отчета (1854 год в журнале «Древности Боспора Киммерийского»), пусть и в сокращенном виде. После этого ни у кого не осталось сомнений в том, кто же на самом деле был первооткрывателем Куль-Обы и многих других памятников восточного Крыма. Кстати, полное собрание сочинений Дюбрюкса впервые увидело свет только 10 лет назад.