Огонь в сосуде фото

Источник:

Ссылки по теме:

«Три девочки — три школьницы купили эту вазу.
Искали, выбирали, нашли ее не сразу»
Сергей Михалков «Хрустальная ваза».

У Сергея Михалкова есть шуточно-дидактическое стихотворение о том, как три девочки — Зина, Женя и Тамара приобрели вазу – «овальную, хрустальную, чудесного стекла», но умудрились разбить её по дороге, после чего собравшаяся толпа решила помочь школьницам и купить им новую. Лётчики, спортсмены и шофёры заспорили у витрины — какая ваза роскошнее: «Шоферу ваза нравится — зеленая красавица. / А летчику — прозрачная, как голубой простор». Или же «— Не лучше ли, товарищи, из красного стекла?» Трогательные строчки живо вспоминается на выставке, проходящей в Музее декоративно-прикладного искусства. Тут масса новой информации, хорошо известной лишь профессионалам, а уникальные предметы соседствуют с изделиями массового производства. Мы узнаём фамилии разработчиков и творцов тех самых ваз — овальных и хрустальных, из михалковского стишка. История стеклоделия насчитывает пять с половиной тысяч лет и его родиной именуют Древний Египет, хотя, привычное стекло явилось в античные лета. (Примечательно, что в ряде фирм Италии до сих пор используются древнеримские и средневеково-ренессансные тонкости, что отражается на стоимости результата). Профессия стеклодува или, например, огранщика хрусталя считается престижной во всём мире — особенно сейчас, когда всё завалено дешёвыми штамповками с примесью пластика. 

Выставка — многомерна, ибо предлагает не только разглядывание объектов, но и постижение их производства. На специальных стендах — распечатки: что такое хрусталь и зачем ему нужен суровый свинец? Что такое гутная техника? Чем и как расписывают готовые изделия? Даже поверхностное ознакомление даёт возможность понять главное. Это — серьёзный сплав науки, техники, искусства и — полёта.

Экспозиция открывается произведениями Веры Мухиной — доброй волшебницы, сопрягавшей высокое и обыденное в своём творчестве, а статуя, венчающая ВДНХ, не менее важна, чем гранёный стакан, для краткости называемый «мухинским». Перед нами — чашка и вазы для цветов — бытовой фон предвоенных 1930-х. Это могло оказаться в любом доме. Изысканность и шарм, филигранное созвучие разных техник в пределах одной вещи — в этом вся Вера Мухина. Она могла узреть божественное — в обычном, а потому не приходится удивляться, что прославленная дама-скульптор была одним из инициаторов создания цеха по производству художественного стекла на Ленинградской зеркальной фабрике. В пользу этой затеи выступали: писатель Алексей Толстой и химик Николай Качалов — один из теоретиков стеклоделия. Тогда всем хотелось объять необъятное!

Рядом — ваза для фруктов и сосуд (1930-1940) по эскизам графика Алексея Успенского, о котором всё та же Мухина сказала: «Это не талант, а талантище. Он всегда ориентируется на природу стекла, и это его заслуга». И снова мы наблюдаем, как иллюстратор журналов и книг становится магом — стекло невероятно капризная субстанция, требовательная и где-то агрессивная в своей хрупкости. Разгадать характер стекла — целая наука, при том не лишь гуманитарная. Знание химии — вот база для вазы. Опыты, с воодушевлением начатые в 1930-х, прервала война, однако, большая часть разработок уцелела в Блокаду и сразу же после Победы эксперименты продолжились. Цех при зеркальной фабрике в 1948 году вырос до масштабов завода и обрёл самостоятельность.

На витрине — ваза и стакан (1949) Эдуарда Криммера, использовавшего оптические свойства стекла. Глубокая синева, напоминающая восточную лазурь и — на контрасте — прозрачные «ямки». Криммер, как и большинство талантливых «стекольщиков» имел значительный опыт в иных отраслях — ученик Малевича, он работал художником-постановщиком в Ленинграде и Киеве (кстати, именно он оформлял дивную ленту «Строгий юноша»). А вот — вклад инженера-технолога Евгении Ивановой, изобретателя сульфидно-цинкового стекла – «русского чуда» по мнению западных коллег. Советский Союз после войны вырвался в число основных лидеров химпрома и поэтому развитие стеклоделия шло семимильными шагами. Сульфидно-цинковое стекло позволило беспредельно расширить художественные и технологические рамки. История стекла — это ещё и дизайн. Как менялось представление о красоте и гармонии? От благоразумных форм сталинской неоклассики мы переходим к оттепельным линиям, штрихам и порывам. 

Центральным экспонатом является «Ветер» (1957) по эскизу всё той же Мухиной – голова девушки с развевающимися волосами Созданная из бесцветного стекла, она не кажется холодной, а будто бы светится изнутри. «Ветер» во многом повторяет знакомую всем Колхозницу, но скульптура не выглядит скучной копией — тут зашифрована уже другая эпоха. Оттепель — эра ветров и открытых пространств и, если Рабочего и Колхозницу овевали бури небесные, под стать громокипящим событиям, то девушку 1957 года волнует земная скорость и высота подъёмных кранов, а ещё — дорога. 

На рубеже 1950-х и 1960-х родилась новая эстетическая парадигма. В кинофильме «Взрослые дети» (1961) персонаж Александра Демьяненко — молоденький архитектор Игорь бранит своего тестя за пристрастие стариков к «вазам с русалками». Эти вазы, равно как и бархат штор, и диваны с валиками рассматривались, как «тавро» мещанства. На выставке нет кустарных ваз, на которые намекал Игорёк, но общая канва легко прослеживается. Куда идём? Изумительная «Зимняя» ваза (1964) — это лаконичность облика и стильная «бедность» декорации. Переходы от бледно-серого — к жемчужному, а там и к цвету pervenche — в нём слиты голубой и сероватый, с капелькой сирени — так догорают зимние сумерки. В 1960-х часто писали о влиянии цвета на психику и о том, что колористические сочетания могут излечивать от незначительных патологий: многие вещи 1960-х поражают выверенной цветностью и – любовью к цвету. 

Блюдо «Осень» (1963) — скромное очарование модернизма. Бесхитростный лист с прожилками, причём эти прожилки не реалистичны, а будто бы нарисованы мальчиком-студентом в перерывах между занятиями сопроматом. Чёткость и — нарочитая лёгкость. В те годы веточки и листики заменили «барственные» розаны Большого Стиля. Тогда же возникла мода на первобытное искусство, а «модерновые» квартиры шестидесятников стали украшаться псевдо-пещерными статуэтками и якобы-древними сосудами. На экспозиции мы видим ряд вазочек и плошек, сделанных по мотивам доисторической романтики. Спецы, изучавшие барочные виньетки и прихоти Ар Нуво, теперь ваяли кривоватые стенки и расписывали стекло в духе «шнуровой керамики». 

Иные вкусы нахлынули в 1970-х. Лапидарность наскучила, да и шестидесятники стали толще. Им было уже тесно в узких креслицах — понадобилась мягкая мебель, гарнитур фасона «стенка» и, разумеется, хрусталь. Ему посвящен крупный раздел, а к драгоценным блюдам и салатницам невозможно подойти близко — то и дело срабатывает сигнализация. В те годы все гонялись за хрусталём — и торгаши, и высокоумная профессура. Одни тупо забивали конфетницами «ладья» и водочными графинами свои кооперативные хоромы, другие — эстетно цитировали Блока: «Хрустальный твой бокал — и буря / За чернотой глухих портьер. / И вся дрожишь, глаза сощуря, / Ты, соплеменница пантер». Неплохо шёл и Северянин: «Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токая / В оскорбляемый водкой хрусталь». Позднесоветская интеллигенция тоже любила «оскорбить» хрусталь водочкой и поспорить о постимпрессионизме. Тут мы переходим к влиянию французских мастеров XIX столетия на художественную атмосферу 1970-х. Декоративные вазы «Южный натюрморт» (1975) — торжество гогеновских красок и жаркой, манящей экзотики. Впрочем, сами фрукты по виду больше напоминают персики Сезанна и лимоны фовистов. 

Следом возник интерес к малахиту — для детей срочно переиздали сказы Павла Бажова, а модницы щеголяли волнующе-зелёными перстнями и серьгами. На выставке можно проследить, как это обыгрывалось в стекле — вазы, настенные блюда, сервизы с бажовской тематикой. Если Оттепель была космополитична, то в 1970-х наметился разворот к национальным промыслам. Припоминается телесюжет о региональных стеклодувах, об училище, где готовили мастеров, и руководитель практики жаловался ведущему: некоторые ребятки приходят «заняться модным ремеслом», полагая, что выдувать шедевры так же просто, как лепить из пластилина. На выставке представлены декоративные блюда с этническими узорами и намёками на старину.

Олимпиада-80 внесла свои коррективы — появились спортивно-динамичные линии и формы. В целом же 1980-е — время повторения пройдённого. Тут можно отыскать и цветы, и полосы, и рыбок, и ярчайшие кляксы на прозрачном фоне, и всё, что угодно. Особенное внимание привлекает «Падший ангел» (1980, автор Владимир Касаткин), который попервоначалу кажется цветком ириса и только потом обнаруживается скорбная фигурка.

В 1990-2000-х было много исканий и попыток найти какие-то новые точки опоры. Так, целый зал посвящён оптическому стеклу и абстрактным композициям из него. Символический момент: оптические стёкла — это стратегическая и народнохозяйственная отрасль, но в 1990-х она стала актуальным материалом для занятных штучек. Это случалось и раньше, но фрагментарно и не массово. Красноречиво? Но сильно ругать современность не приходится — в области стеклоделия не произошло печального упадка, и показанные вещи и вещички говорят о расцвете фантазии у молодёжи — допустим, синие стрекозы с призрачными крылышками чудо как хороши.

Когда-то Бродской написал стихотворение «Стекло», где нет ни единой фразы о материале, зато человек изображается как нечто видимое на просвет: «Огонь души в её слепом полёте / не виден был бы здесь давным-давно, / не будь у нас почти прозрачной плоти». Так и в произведениях любого искусства теплится душа художника. Неслучайно большинство экспонатов подсвечены — «огонь, мерцающий в сосуде», как в хрестоматийных строчках Заболоцкого. Вещи из стекла вообще похожи на стихи, не так ли?