Пастернак но я не его сосуд
Я вздрагивал. Я загорался и гас.
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,-
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне — отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
B прощальном значеньи своем подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лоб
Был смугл, и на небо глядел исподлобья
Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
По лицам. И все это были подобья.
Но, как бы то ни было, я избегал
Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
Я знать ничего не хотел из богатств.
Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
Был невыносим мне. Он крался бок о бок
И думал: «Ребячья зазноба. За ним,
К несчастью, придется присматривать в оба».
«Шагни, и еще раз»,- твердил мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник
Нагретых деревьев, сирени и страсти.
«Научишься шагом, а после хоть в бег»,-
Твердил он, и новое солнце с зенита
Смотрело, как сызнова учат ходьбе
Туземца планеты на новой планиде.
Одних это все ослепляло. Другим —
Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
Копались цыплята в кустах георгин,
Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел,
Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
Кто, громко свища, мастерил самострел,
Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок.
Предгрозье играло бровями кустарника.
И небо спекалось, упав на кусок
Кровоостанавливающей арники.
В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охватив
Туман этот, лед этот, эту поверхность
(Как ты хороша!)- этот вихрь духоты —
О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
___________________
Тут жил Мартин Лютер. Там — братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все — живо. И все это тоже — подобья.
О, нити любви! Улови, перейми.
Но как ты громаден, обезьяний,
Когда над надмирными жизни дверьми,
Как равный, читаешь свое описанье!
Когда-то под рыцарским этим гнездом
Чума полыхала. А нынешний жуел —
Насупленный лязг и полет поездов
Из жарко, как ульи, курящихся дупел.
Нет, я не пойду туда завтра. Отказ —
Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты.
Да и оторвусь ли от газа, от касс,-
Что будет со мною, старинные плиты?
Повсюду портпледы разложит туман,
И в обе оконницы вставят по месяцу.
Тоска пассажиркой скользнет по томам
И с книжкою на оттоманке поместится.
Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику,
Бессонницу знаю. Стрясется — спасут.
Рассудок? Но он — как луна для лунатика.
Мы в дружбе, но я не его сосуд.
Ведь ночи играть садятся в шахматы
Со мной на лунном паркетном полу,
Акацией пахнет, и окна распахнуты,
И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь — король. Я играю с бессонницей.
И ферзь — соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.
Анализ стихотворения «Марбург» Пастернака
Молодой поэт Борис Леонидович Пастернак ищет в немецком Марбурге личное счастье. Отказ избранницы кажется крушением всех надежд, но это событие заставляет его вернуться в Россию, излить свои чувства в новых стихах.
Стихотворение написано в 1916 году. Его автору 26 лет, и он уже 7 лет живо интересуется философией. В 1912 году поэт едет учиться философии в Германию, для него открываются перспективы там остаться и преподавать. В городе Марбург он делает предложение Иде Высоцкой, которую любит уже много лет — и получает отказ. В 1928 году поэт вновь вернулся к этой теме и существенно переработал стихотворение.
По жанру — любовная лирика с философским подтекстом, по размеру — амфибрахий с перекрестной рифмой. Структура сложная, сюжет переплетается с рефлексией автора. Лирический герой — сам Б. Пастернак. Руку и сердце героя отвергают, но не с насмешкой или равнодушно, а со слезами. Потрясенный, он вынужден утешать отвергнувшую. Как ослепленный, выходит он на улицу. Слишком многое он вкладывал в это чувство, больше, чем влюбленность, уже непонятно — чем жить. И теперь словно учится заново жить. И весь мир, такой обыкновенный и странный, кажется, поддерживает героя, не дает пропасть, что-то сделать с собой. Даже ночь садится играть с ним в шахматы. Наконец, этот страшный день, день отказа — прошел. «Я белое утро в лицо узнаю».
Лексика нейтральная, интонация лихорадочная, динамизм передан множеством глаголов: гас, трясся, сдрейфил. Образ современного города сопряжен с его историей: плитняк, булыжник, газ, кассы, черепица, братья Гримм, чума, надгробья. Эпитеты: ребячья, кровоостанавливающей, насупленный, когтистые. Олицетворения: улицы лоб, инстинкт крался, солнце смотрело, предгрозье играло бровями. Сравнения: ветер, как лодочник, сверчки и стрекозы, как часики, я как трагик в провинции, тополь — король, ферзь — соловей. Обращения и вопросы: что будет со мною, старинные плиты? Чего же я трушу? Повторы: и все это были подобья. Авторский синтаксис подчеркивает драматизм: Стрясется — спасут. Рассудок? Но он — как луна для лунатика. Мы в дружбе, но я не его сосуд. Инверсия: желтел, облака пожирая, песок. Калейдоскоп метафор: портпледы разложит туман, тоска пассажиркой поместится.
В начале XX века Б. Пастернак ненадолго примыкает к символистам, затем — к футуристам. Однако уже в произведении «Марбург» виден его особый поэтический голос, вне каких-либо объединений и правил.
Источник
И вновь с вами моя книжка “Мемасики временных лет”, в которой мы расследуем, откуда в русском языке взялись те или иные устойчивые выражения.
Фраза “Я Пастернака не читал, но осуждаю” стала у нас поговоркой. По распространенному мнению, была произнесена во время всенародного осуждения Бориса Пастернака, опубликовавшего роман “Доктор Живаго” за границей и получившего за него Нобелевскую премию.
Фраза стала символом тупости советского “обличения инакомыслящих” и мемом из серии “я свидетель, что случилось?”.
В этом качестве активнейшим образом используется до сих пор. Так, не далее как в апреле 2019 г. политолог Дмитрий Орешкин, осуждая лидера коммунистов Геннадия Зюганова за призыв к сносу “Ельцин-центра”, писал:
“Поскольку Зюганов живет в мифологическом пространстве, как и его избиратели, он Ленина естественно не читает, в «Ельцин-центр» не ходит, Пастернака тоже не читал, но осуждает – это вполне советские традиции. Ничего удивительного, ничего приятного, и это знак того, что мы опять возвращаемся к советскому ментальному тупику, когда живем в вымышленном пространстве – это не то, как было на самом деле, а то как выгодно это представить нынешним властям”.
Про “не то, как было на самом деле, а то как выгодно это представить” – это Орешкин к месту сказал.
Потому что на самом деле фраза “Не читал, но осуждаю” во время осуждения Пастернака нигде не зафиксирована.
Это словосочетание является так называемой “ложной цитатой”, позднейшим описанием, которое вдруг по разным причинам стали выдавать за прямую речь.
Но давайте разберемся с тем, что же произошло.
Было ли осуждение Пастернака за роман “Доктор Живаго”?
Было и очень жесткое. С полосами “писем трудящихся” в ведущих газетах страны, со звучащими с высоких трибун словосочетаниями “озлобленная шавка”, “лягушка в болоте”, “свинья, которая гадит там, где ест” и призывами выслать Пастернака за границу.
И здесь необходимо заметить, что современник поэта, написавший о нем: “Пастернак любил всё русское и готов был простить своей Родине все ее недостатки” – был абсолютно прав. Несмотря на то, что родители поэта и его сестры эмигрировали из советской России в Германию еще в 1921 году, уезжать из страны Пастернак категорически отказался.
Более того – узнав, что на собрании Московского Союза Писателей речь зашла о том, чтобы просить Правительство лишить его гражданства, Борис Пастернак написал письмо Хрущеву: “Уважаемый Никита Сергеевич… мне стало известно о том, что правительство “не чинило бы никаких препятствий моему выезду…”. Для меня это невозможно. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой. Я не мыслю своей судьбы отдельно и вне её“.
Петр Белов. Пастернак. 1987 г.
Но я отвлекся. Вернемся к “не читал, но осуждаю”. Наиболее распространены три версии авторства этой фразы.
Первая – выступление драматурга и редактора “Огонька” А. В. Софронова на общемосковском собрании писателей 31 октября 1958 г. Софронов рассказывал о своем общении с чилийским писателем Дельмагом, читавшим роман:
“… писатель Дельмаг был очень подробно информирован о некоторых событиях нашей литературы. Так, он сказал мне: «Странно вы себя ведете с Борисом Пастернаком, он ваш враг». Я книгу не читал тогда и сейчас не читал. Я говорю: «Знаете, это очень странный человек, заблуждающийся, с ложной философией, у нас его считают несколько юродивым». Он говорит: «Бросьте, какой он юродивый! Он совсем не юродивый…”.
Вторая – заметка старшего машиниста экскаватора из Сталинграда Филиппа Васильцева «Лягушка в болоте», опубликованная в «Литературной газете» (№ 131 от 01.11.58):
«Что за оказия? Газеты пишут про какого то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нем до сих пор не знал, никогда его книг не читал. (…) Допустим, лягушка недовольна и еще квакает. А мне, строителю, слушать ее некогда. Мы делом заняты. Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше».
Наконец, третью версию в последнее время активно продвигают украинцы. Речь о заметке «Вилазка ворога» украинского прозаика Петро Панча, опубликованной в октябрьском (№ 85) номере за 1958 год украиноязычного киевского издания «Лiтературна газета»: “Борис Пастернак написав роман «Доктор Живаго». Я його не читав, але не маю пiдстав не вiрити редколегiї журналу «Новый мир», що роман поганий…“.
Как вы видите, все три варианта никак не тянут на высмеиваемую позицию: «не читал роман, но считаю, что он плох» . Осуждали все-таки не нечитанный роман, а публикацию рукописи за границей, в стане “идеологических врагов”.
Откуда же взялся мем “не читал, но осуждаю”? Один из исследователей этого вопроса завершил свое исследование фразой: “По настоящему крылатой фраза стала, по видимому, лишь в перестроечные годы, после публикации романа Пастернака в СССР“.
Именно так.
Впервые словосочетание “не читал, но осуждаю” применительно к травле Пастернака прозвучало в статье известного литературоведа Натальи Ивановой “Смерть и воскресение доктора Живаго“, вышедшей в пятом номере журнала “Юность” за 1988 год.
Причем статья действительно была приурочена к окончанию публикации “Доктора Живаго” в “Новом мире”.
Надо сказать, что в своей работе критик была очень корректна, и употребила эту фразу, проводя параллели между травлей Пастернака и аналогичным случаем с романом Бориса Пильняка “Красное дерево”, произошедшим еще в 20-е годы:
“Откровенный, злобный погром Б. Пильняка, чья повесть «Красное дерево» была напечатана в берлинском издательстве «Петрополис», печально перекликается в моем сознании с травлей Б. Пастернака в 1958-м. […] Именно тогда возникла логика: я романа не читал, но осуждаю. К глубочайшему моему сожалению, ее продемонстрировал даже В. Маяковский, выступивший от РЕФа. Он пренебрежительно писал: «Повесть о «Красном дереве» Бориса Пильняк (так, что ли?) впрочем, и другие повести и его, и многих других не читал», однако «в сегодняшние дни густеющих туч это равно фронтовой измене»”.
Вот только другие журналисты уже не обладали щепетильностью Ивановой. Удачное словосочетание “не читал, но осуждаю” всем понравилось, и его принялись употреблять в хвост и в гриву уже безо всяких оговорок, выдавая за чистую монету.
И понеслась…
_________________________
Полностью мою книгу о происхождении крылатых фраз в русском языке можно прочитать здесь – https://author.today/work/64577. Там вы сможете узнать, почему в фильме про Алису Селезневу пели про “прекрасное далёко”, отчего Александр Родионович Бородач просит “понять и простить”, кто назначил партию “нашим рулевым” и многое другое.
Источник
Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.
Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.
Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.
Течет вода с косынки
По рукаву в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.
И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка, и фигура,
И это пальтецо.
Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.
И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
Анализ стихотворения «Свидание» Пастернака
В знаменитом романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» большое место занимают стихотворения, в которых отражены личные мысли и переживания писателя. Одним из них является произведение «Свидание», посвященное последней любви Пастернака — Ольге Ивинской. История их взаимоотношений была трагической. Пастернак познакомился с Ольгой в 1946 г. Встреча стала началом бурного романа. В 1949 г. Ивинская была арестована за связь с подозрительным писателем и три с половиной года провела в ссылке. Возможно, стихотворение «Свидание» было навеяно Пастернаку ожиданием освобождения любимой женщины.
В самом начале произведения становится понятно, что со дня последней встречи влюбленных прошло много времени («засыпет снег дороги»). Лирический герой совершенно не ожидает увидеть любимую. Он встречает ее внезапно, выходя на прогулку. Неожиданность свидания подчеркнута намеренно упрощенным описанием облика женщины. Автор обращает внимание на то, что сразу же бросается в глаза: отсутствие шляпы и калош. Чтобы справиться с волнением, любимая жует «мокрый снег». Она не замечает снегопада и стекающей в рукава воды. Женщина очень долго ждала этой встречи, поэтому сейчас ей уже не важно, что происходит вокруг.
Лирический герой испытывает еще большее потрясение. Невзрачный облик любимой («косынка», «пальтецо») озарен для него «прядью белокурой». Самые незначительные детали приобретают огромное значение: «каплями росинки сверкают в волосах», «снег на ресницах».
Во время неожиданного свидания лирический герой понимает, какое большое место занимает эта женщина в его жизни. «Смиренье этих черт» навсегда запечатлелось в его сердце. Долгожданная встреча отодвинула на задний план всю жестокость окружающего мира. Влюбленные вновь слились в одно целое, между ними невозможно «провести границы».
В последней строфе автор переходит от реального свидания к обобщенным философским размышлениям. Что произойдет через много лет, когда этой огромной любви и самих влюбленных уже не будет существовать на свете? Никто не сможет понять, что происходило в их родственных душах. Останутся «пересуды» и субъективные мнения, не имеющие ничего общего с действительностью.
Автор ставит очень серьезный вопрос. Настоящую любовь нельзя выразить словами. Ее можно почувствовать лишь в своем сердце. Вместе с людьми умирает и любовь. Попытки описать чужое чувство бесполезны. Это описание будет опираться на ложные слухи и сплетни и нисколько не приблизит человека к пониманию великой тайны любви.
- Следующий стих → Борис Пастернак — Сегодня с первым светом встанут
- Предыдущий стих → Борис Пастернак — Разлука
Читать стих поэта Борис Пастернак — Свидание на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
Источник
На этой странице читайти стихи «Марбург» русского поэта Бориса Пастернака, написанные в 1916 году.
Я вздрагивал. Я загорался и гас.
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,-
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне – отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
B прощальном значеньи своем подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лоб
Был смугл, и на небо глядел исподлобья
Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
По лицам. И все это были подобья.
Но, как бы то ни было, я избегал
Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
Я знать ничего не хотел из богатств.
Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
Был невыносим мне. Он крался бок о бок
И думал: “Ребячья зазноба. За ним,
К несчастью, придется присматривать в оба”.
“Шагни, и еще раз”,- твердил мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник
Нагретых деревьев, сирени и страсти.
“Научишься шагом, а после хоть в бег”,-
Твердил он, и новое солнце с зенита
Смотрело, как сызнова учат ходьбе
Туземца планеты на новой планиде.
Одних это все ослепляло. Другим –
Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
Копались цыплята в кустах георгин,
Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел,
Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
Кто, громко свища, мастерил самострел,
Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок.
Предгрозье играло бровями кустарника.
И небо спекалось, упав на кусок
Кровоостанавливающей арники.
В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охватив
Туман этот, лед этот, эту поверхность
(Как ты хороша!)- этот вихрь духоты –
О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
. . . . . . . . . . . . . . .
Тут жил Мартин Лютер. Там – братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все – живо. И все это тоже – подобья.
О, нити любви! Улови, перейми.
Но как ты громаден, обезьяний,
Когда над надмирными жизни дверьми,
Как равный, читаешь свое описанье!
Когда-то под рыцарским этим гнездом
Чума полыхала. А нынешний жуел –
Насупленный лязг и полет поездов
Из жарко, как ульи, курящихся дупел.
Нет, я не пойду туда завтра. Отказ –
Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты.
Да и оторвусь ли от газа, от касс,-
Что будет со мною, старинные плиты?
Повсюду портпледы разложит туман,
И в обе оконницы вставят по месяцу.
Тоска пассажиркой скользнет по томам
И с книжкою на оттоманке поместится.
Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику,
Бессонницу знаю. Стрясется – спасут.
Рассудок? Но он – как луна для лунатика.
Мы в дружбе, но я не его сосуд.
Ведь ночи играть садятся в шахматы
Со мной на лунном паркетном полу,
Акацией пахнет, и окна распахнуты,
И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь – король. Я играю с бессонницей.
И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.
Борис Пастернак. Сочинения в двух томах.
Тула, “Филин”, 1993.
Другие стихи Бориса Пастернака
» Любимая,— молвы слащавой…
Любимая,— молвы слащавой,
Как угля, вездесуща гарь.
А ты — подспудной тайной славы
Засасывающий словарь….
» Любка
Недавно этой просекой лесной
Прошелся дождь, как землемер и метчик.
Лист ландыша отяжелен блесной,
Вода забилась в уши царских свечек….
» Магдалина
1
Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут…
» Март
Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках….
» Мельницы
Стучат колеса на селе.
Струятся и хрустят колосья.
Далёко, на другой земле
Рыдает пес, обезголосев….
» Метель
1
В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожеи да вьюги
Ступала нога, в бесноватой округе,…
» На пароходе
Был утренник. Сводило челюсти,
И шелест листьев был как бред.
Сине оперенья селезня
Сверкал за Камою рассвет….
Борис Пастернак
Источник