Увы разбит сосуд златой
But rave not thus!
And let the solemn song
Go up to God so mournfully that she may feel no wrong!
The sweet Lenore
Hath “gone before”
With young hope at her side,
And thou art wild
Fot the dear child
That should have been thy bride –
For her, the fair
And debonair,
That now so lowly lies –
The life still there
Upon her hair,
The death upon her eyes.
“Avaunt! – to-night
My heart is light –
No dirge will I upraise,
But waft the angel on her flight
With a Pæan of old days!
Let no bell toll!
Lest her sweet soul,
Amid its hallow’d mirth,
Should catch the note
As it doth float
Up from the damned earth –
To friends above, from fiends below,
th’ indignant ghost is riven –
From grief and moan
To a gold throne
Beside the King of Heaven!”
Edgar Allan Poe
Lenore (1831)
Ah, broken is the golden bowl! the spirit flown forever!
Let the bell toll!- a saintly soul floats on the Stygian river;
And, Guy de Vere, hast thou no tear?- weep now or nevermore!
See! on yon drear and rigid bier low lies thy love, Lenore!
Come! let the burial rite be read- the funeral song be sung!-
An anthem for the queenliest dead that ever died so young-
A dirge for her the doubly dead in that she died so young.
“Wretches! ye loved her for her wealth and hated her for her pride,
And when she fell in feeble health, ye blessed her- that she died!
How shall the ritual, then, be read?- the requiem how be sung
By you- by yours, the evil eye,- by yours, the slanderous tongue
That did to death the innocence that died, and died so young?”
Peccavimus; but rave not thus! and let a Sabbath song
Go up to God so solemnly the dead may feel no wrong.
The sweet Lenore hath “gone before,” with Hope, that flew beside,
Leaving thee wild for the dear child that should have been thy bride.
For her, the fair and debonair, that now so lowly lies,
The life upon her yellow hair but not within her eyes
The life still there, upon her hair- the death upon her eyes.
“Avaunt! avaunt! from fiends below, the indignant ghost is riven-
From Hell unto a high estate far up within the Heaven-
From grief and groan, to a golden throne, beside the King of Heaven!
Let no bell toll, then,- lest her soul, amid its hallowed mirth,
Should catch the note as it doth float up from the damned Earth!
And I!- to-night my heart is light!- no dirge will I upraise,
But waft the angel on her flight with a Paean of old days!”
Примечания:
Линор – Елена (древнегреч.)
Ахерон – священная река в подземном царстве в греческой мифологии
Гай Де Вир – условное обозначение мужчины
Peccavimus – покаялись (лат.)
Эдгар Аллан По
Линор
О, сломан кубок золотой! душа ушла навек!
Скорби о той, чей дух святой – среди Стигийских рек.
Гюи де Вир! Где весь твой мир? Склони свой темный взор:
Там гроб стоит, в гробу лежит твоя любовь, Линор!
Пусть горький голос панихид для всех звучит бедой,
Пусть слышим мы, как нам псалмы поют в тоске святой,
О той, что дважды умерла, скончавшись молодой.
«Лжецы! Вы были перед ней — двуликий хор теней.
И над больной ваш дух ночной шепнул: Умри скорей!
Так как же может гимн скорбеть и стройно петь о той,
Кто вашим глазом был убит и вашей клеветой,
О той, что дважды умерла, невинно-молодой?»
Peccavimus; но не тревожь напева похорон,
Чтоб дух отшедший той мольбой с землей был примирен.
Она невестою была, и Радость в ней жила,
Надев несвадебный убор, твоя Линор ушла.
И ты безумствуешь в тоске, твой дух скорбит о ней,
И свет волос ее горит, как бы огонь лучей,
Сияет жизнь ее волос, но не ее очей.
“Подите прочь! В моей душе ни тьмы, ни скорби нет.
Не панихиду я пою, а песню лучших лет!
Пусть не звучит протяжный звон угрюмых похорон,
Чтоб не был светлый дух ее тем сумраком смущен.
От вражьих полчищ гордый дух, уйдя к друзьям, исчез,
Из бездны темных Адских зол в высокий мир Чудес,
Где золотой горит престол Властителя Небес”.
перевод Константин Бальмонт
1901
Эдгар Аллан По
Линор
Расколот золотой сосуд, и даль душе открыта!
Лишь тело тут, а дух несут, несут струи Коцита.
А! Ги де Вир! рыдай теперь, теперь иль никогда!
Твоя Линор смежила взор, – в гробу, и навсегда!
Обряд творите похорон, запойте гимн святой,
Печальный гимн былых времен о жертве молодой,
О той, что дважды умерла, скончавшись молодой!
“Лжецы! вы в ней любили прах, но гордость кляли в ней!
Когда в ней стебель жизни чах, вы были с ней нежней.
Так как же вам творить обряд, как петь вам гимн святой?
Не ваш ли взгляд, недобрый взгляд, не вы ли клеветой
Невинность в гроб свели навек, – о! слишком молодой!”
Peccavimus. Но наших уз не отягчай! звучит
Пусть грустный звон, но пусть и он ее не огорчит.
Линор идет, – “ушла вперед”, – с Надеждой навсегда.
Душа темна, с тобой она не будет никогда, –
Она, дитя прекрасных грез, что ныне тихий прах.
Жизнь веет в золоте волос, но смерть в ее очах…
Еще есть жизнь в руне волос, но только смерть в очах.
“Прочь! в эту ночь светла душа! Не плакать мне о ней!
Меж ангелов пою, спеша, пэан далеких дней.
Пусть звон молчит, пусть не смутит, в ее мечтах, вдали,
Ту, что плывет к лучам высот от прóклятой земли,
К друзьям на зов, от всех врагов (и сон земной исчез)!
Из ада в высь несись, несись – к сиянию небес,
Из мглы, где стон, туда, где трон властителя небес!
перевод Валерий Брюсов
1924
Эдгар Аллан По
Линор
Разбит, разбит золотой сосуд! Плыви, похоронный звон!
Угаснет день, и милая тень уйдет за Ахерон.
Плачь, Гай де Вир, иль, горд и сир, ты сладость слез отверг?
Линор в гробу, и божий мир для наших глаз померк.
Так пусть творят святой обряд, панихиду поют для той,
Для царственной, что умерла такою молодой,
Что в гроб легла вдвойне мертва, когда умерла молодой!
“Не гордость – золото ее вы чтили благоговейно,
Больную вы ее на смерть благословили елейно!
Кто будет реквием читать, творить обряд святой –
Не вы ль? не ваш ли глаз дурной, язык фальшивый, злой,
Безвинную и юную казнивший клеветой?”
Peccavimus; но ты смирись, невесту отпеть позволь,
Дай вознестись молитвам ввысь, ее утоляя боль.
Она преставилась, тиха, исполненная мира,
Оставив в скорби жениха, оставив Гай де Вира
Безвременно погибшую оплакивать Линор,
Глядеть в огонь этих желтых кос и в этот мертвый взор –
В живой костер косы Линор, в угасший, мертвый взор.
“Довольно! В сердце скорби нет! Панихиду служить не стану –
Новому ангелу вослед я вознесу осанну.
Молчи же, колокол, не мрачи простой души веселье
В ее полете в земной ночи на светлое новоселье:
Из вражьего стана гневный дух восхищен и взят сегодня
Ввысь, под охрану святых подруг, – из мрака преисподней
В райские рощи, в ангельский круг у самого трона Господня.”
перевод Н. Вольпин
1972
Эдгар Аллан По
Линор
Увы, разбит сосуд златой! дух отлетел навеки!
Звон, дольше стой! – душе святой плыть в роковые реки;
Что, Ги де Вир, без слез ты сир? – рыдай себе в укор!
Померк весь мир, в гробу кумир, любимая Ленор!
Пускай вершат над ней обряд – поют за упокой! –
О самой царственной скорбят – о юности такой –
Вдвойне умершей гимн творят – умершей молодой.
“Вы гордость презирали в ней – богатство лишь любили,
Когда ж слегла от горьких дней – на смерть благословили!
Кто совершит теперь обряд? – какие петь слова? –
Ужели вы – ваш черный взгляд – колючая молва –
Сгубившие невинную – расцветшую едва?”
Мы все грешны; но меч – в ножны! И пусть восходит к Богу
Воскресный хор средь тишины – от мертвой прочь тревогу.
Предстала милая Ленор – с Надеждой за спиной,
А ты, грустя, оплачь дитя, не ставшее женой.
Скорби о ней, что всех нежней, лелей нетленный прах.
Струится жизнь, но не в глазах, а только в волосах,
Льняная прядь жива опять – но стынет смерть в глазах.
“Прочь! прочь! от демонов спешит мятежный дух, взлетая
Из Ада в горнюю обитель, ввысь, в пределы Рая,
Отринув стон, пред светлый трон, к Царю Небес взлетая!
Да смолкнет звон – иначе он ей душу воспалит,
Когда она, блаженств полна, над миром воспарит.
А я! – какой в груди покой! – рыдать уж не хочу,
Я петь ей рад на старый лад – и с ангелом лечу!”
перевод Владимир Бойко
2006
Эдгар Аллан По
Линор
О! Кубок золотой разбит! Под погребальный звон
Душа плывёт по волнам вод священной Ахерон!
О, Гай Де Вир, ты слёз не лил? Рыдай же и смотри!
В гробу любовь твоя, Линор, покоится внутри.
Пусть будет спет прощальный гимн для царственной, для той,
Что умерла во цвете лет прекрасно молодой,
Для той, что дважды умерла, скончавшись молодой.
Её богатство чтили вы, но презирали честь,
И в час болезни роковой отправили на смерть
Как будет ритуал прочтён и реквием пропет?
Из ваших уст и ваших глаз, погрязших в клевете,
Что смерть невинной предрекли в расцвете юных лет.
Peccavimus, не гневте слух! Позвольте песне ввысь
С душой святой на небеса спокойно вознестись!
О сладкая Линор ушла! Надежда – вместе с ней
Твоей невестою была б… Покоится теперь –
Всё это злато светлых влас! Цветок любви зачах,
Пусть жизнь искрится в волосах, но смерть в её очах.
Прочь, от друзей, взлетает ввысь, безумствуя, душа
Из ада под высокий свод! С земли на небеса!
Где золотой сверкает трон Небесного Царя!
О не звучи печальный звон! Позволь её душе
Покинуть этот мрачный мир на проклятой Земле
Пылает сердце пусть в ночи! Псалмы не буду петь!
О светлый ангел! Мне позволь с тобою улететь!
перевод sorgue
2007
Источник
- Сообщение 5
в 23rd Март 2018, 10:05
перевод ворона
Edgar Allan Poe. The Raven stihi.ru/2015/05/15/3066
Ксергс
Ворон.
Как-то в поздний час вечерний я сидел над книгой древней
Долго, так что очутился я в каком-то полусне.
Может древнее преданье усыпило мне сознанье;
Только я едва расслышал тихий стук в мой кабинет.
«Гость какой-то» – я подумал – «постучал в мой кабинет.
Это гость пришел ко мне».
Шел декабрь – я помню точно. Было это в час полночный.
Тлел камин, и отблеск красный тени плющил по стене.
Я желал напрасно горе по исчезнувшей Леноре
Сделать тише. Но, напрасно, я не мог забыть о ней:
Деве с именем прекрасным. Я не мог забыть о ней,
Наяву и в полусне.
И печальный, тихий шорох шелестел в пурпурных шторах.
О, какой же ужас шорох этот вызывал тогда во мне;
Сердце сжалось и не билось, я шептал почти без силы:
«Это только гость какой-то постучал случайно в дверь.
Только гость случайный, поздний постучался в эту дверь;
Только поздний гость, поверь».
Я едва собрал все силы, чтоб промолвить: «Гость мой милый,
Нет, обиды затаенной не держи – я был во сне
В этой комнате. В потемках еле слышно стук негромкий
Прозвучал. Ты так неясно постучал снаружи в дверь.
Ты прости меня!» и тут же распахнул я настежь дверь –
Тьма и только тьма извне.
В сумрак ночи удивленно я смотрел завороженный;
Но в мечтах не здесь – в минувшем оставался. Там, во тьме
Не было округ ни звука, мучила безмолвья мука,
Только тихий стон: «Ленора!» вдруг раздался в тишине.
Это молвил я, и эхо возвратило слово мне.
Только эхо там, во тьме.
Дверь я затворил несмело. Вся душа моя горела.
Снова стук и он как будто слышится в моем окне.
«Там, в окне загадка эта! Нужно лишь добавить света,
Нужно посмотреть и разом разгадать загадку мне;
Успокоить сердце нужно, и – решить загадку мне».
Только ветер там, во тьме.
И из этой тьмы морозной вдруг влетел, и с видом грозным
Над моей уселся дверью Ворон – птица древних дней.
Он сидел там с видом важным, на меня не глянув даже,
Без поклона, без привета, без почтения ко мне.
Точно лорд какой-то знатный – без почтения ко мне.
Сел и замер, как во сне.
Гость мой черный, гость мой грозный, вид твой строгий и серьезный
Лишь улыбку, да – улыбку, вызывал теперь во мне.
«Повидал ты, брат, не мало» – я сказал – «и храбр, пожалуй!
Ты поведай, древний Ворон, из далеких, мрачных мест,
Расскажи, какое имя было там дано тебе?»
Громко крикнул Ворон: «Нет».
Я был удивлен, пожалуй, тем, что птица мне сказала,
Пусть совсем не много смысла заключал ее ответ.
Только разум вряд ли нужен, если вдруг влетит из стужи,
В поздний, зимний час ворвется в задремавший кабинет
Тварь незваная, ночная – точно в логово к себе –
С именем таким, как: «Нет».
Ворон мрачный, одинокий говорил одно лишь только
Слово, будто в слове этом что-то важное он пел.
В тишине сказал зловещей я ему: «Мой Ворон вещий,
От друзей, когда-то близких, не остался даже след;
Ты меня покинешь тоже, только лишь взойдет рассвет!»
Мне ответил Ворон: «Нет».
Я от этого простого, незатейливого слова
Вздрогнул телом и душою в кабинетной тишине.
«Несомненно, слово это – часть какого-то куплета
Птицей слышанной когда-то» – бормотал я сам себе –
«и рассказ печальный этот, о загубленной судьбе,
Завершался словом «Нет».
Разгадать бы тайну эту! По скользящему паркету
Я придвинул свое кресло прямо к двери в кабинет,
И на бархатном сиденьи, предаваясь размышленьям,
Я смотрел застывшим взглядом, и искал, искал ответ.
Что хотел поведать Ворон? В чем был заключен секрет
Слова сказанного: «Нет».
Так, раздумьем увлеченный, я сидел завороженный
Взглядом птицы, и пылала вся душа моя в огне.
Я откинулся, как если б, я без сил лежал на кресле
С темной бархатной обивкой, но обивку эту не
Примнет уже вовеки та, что больше всех нужней.
Та, которой больше нет.
То ли воздух здесь сгустился, то ли ангел вдруг спустился;
Тихим шагом опустился ангел светлый на паркет.
«Этим сном или виденьем мне Господь дает спасенье,» –
Крикнул я – «покой желанный, и забвение о ней.
Так глотай забвенье это и забудь, забудь о ней!»
Мрачно молвил Ворон: «Нет».
«Может ты орудье злое, может ты – пророк покоя,
Или может ты предвестник страшных дней, и зол, и бед?
О, скажи мне, умоляю: здесь в тоскливом, мрачном крае,
В этом доме одиноком будет исцеленье мне?
О, ответь мне, заклинаю: будет исцеленье мне?»
Но ответил Ворон: «Нет».
«Или ты орудье злое, или ты – пророк покоя!
Заклинаю небом, Богом, только дай мне, дай ответ!
«За порогом жизни этой – пусть во Мраке или в Свете –
Вновь увижусь ли с Ленорой там, куда влечет нас Смерть?
С этой девой лучезарной там, куда влечет нас Смерть?»
Ворон мне ответил: «Нет».
«Замолчи, посланник ада!» – крикнул я ему. – «Не надо
Больше слов! Ступай обратно – в область, из которой мне
Ты явился наважденьем, птицей в черном опереньи,
Чтоб терзать мне душу, чтобы доставлять мне только вред.
Уходи, покинь навеки этот тихий кабинет,
И не говори мне «Нет»!
Ворон дом не покидает. Восседает, восседает
Неподвижно и не слышно, больше он ни «Да», ни «Нет»
Не промолвил. Взглядом сонным, этим взглядом отрешенным
Смотрит, и от птицы черной тень ложится на паркет,
И душе моей из тени вырваться туда, на свет
Не получится, о нет!
Источник
руки как лед
у зятя Хёгни;
как мне, конунг,
тебя исцелить?»
[Хельги сказал:]
«Ты в том повинна,
Сигрун из Севафьёлль,
что Хельги обрызган
горя росою:
слезы ты льешь,
убрана золотом,
с юга пришедшая,
солнечноясная;
падают слезы
на князя кровавые,
жгут его грудь,
горем насыщены.
Будем мы пить
драгоценный напиток,
хоть счастье и земли
мы потеряли!
Не запевайте
горести песен,
видя мои
кровавые раны!
Отныне в кургане
со мною, убитым,
знатная дева
вместе пребудет!»
Сигрун постелила постель в кургане:
«Здесь тебе, Хельги,
ложе готово, —
радости ложе,
Ильвингов родич;
в объятьях твоих
уснуть бы хотела,
как с конунгом я
живым уснула б!»
[Хельги сказал:]
«Ныне нет ничего,
ни поздно, ни рано,
что невозможным
в Севафьёлль было б,
если в объятьях
мертвого спишь,
в кургане его,
Сигрун, дочь Хёгни,
ты, живая,
рожденная конунгом!
Ехать пора мне
по алой дороге,
на бледном коне
по воздушной тропе;
путь мой направлю
на запад от неба,
прежде чем Сальгофнир
героев разбудит».
Хельги и его воины ускакали, а Сигрун со служанкой вернулась домой. На следующий вечер Сигрун велела служанке стоять на страже у кургана. И в сумерки, когда Сигрун пришла к кургану, она сказала:
«Если б приехать
сюда собирался
Сигмунда сын
из дома Одина!
Нет, не приедет,
померкла надежда,
если орлы
на ясень садятся,
а люди идут
на тинг сновидений».
[Служанка сказала:]
«Не будь безумной,
одна не ходи ты,
конунга дочь,
в мертвых жилище!
Ночью сильней
становятся все
мертвые воины,
чем днем при солнце».
Сигрун вскоре умерла от скорби и печали.
Перевод: Андрей Корсун
Эдгар Аллан По
Линор
Считается, что «Линор» была написана под сильным впечатлением от баллады Бюргера «Ленора», о которой Эдгар По не раз писал в своих эссе.
Стихотворение названо по имени усопшей героини, Линор, которая была невестой некоего сэра Гая де Вира. Также как и некоторые другие стихотворения Эдгара Аллана По (например, «Ворон», «Аннабель Ли» и «Улялюм»), «Линор» описывает потерю рассказчиком прекрасной женщины, внезапно скончавшейся. Линор умирает от болезни, но именно Гая обвиняют голоса в её смерти.
Линор
Увы, разбит сосуд златой! дух отлетел навеки!
Звон, дольше стой! — душе святой плыть в роковые реки;
Что, Ги де Вир, без слёз ты сир? — рыдай себе в укор!
Померк весь мир, в гробу кумир, любимая Ленор!
Пускай вершат над ней обряд — поют за упокой! —
О самой царственной скорбят — о юности такой —
Вдвойне умершей гимн творят — умершей молодой.
«Вы гордость презирали в ней — богатство лишь любили,
Когда ж слегла от горьких дней — на смерть благословили!
Кто совершит теперь обряд? — какие петь слова? —
Ужели вы — ваш черный взгляд — колючая молва —
Сгубившие невинную — расцветшую едва?»
Мы все грешны; но меч — в ножны! И пусть восходит к Богу
Воскресный хор средь тишины — от мертвой прочь тревогу.
Предстала милая Ленор — с Надеждой за спиной,
А ты, грустя, оплачь дитя, не ставшее женой.
Скорби о ней, что всех нежней, лелей нетленный прах.
Струится жизнь, но не в глазах, а только в волосах,
Льняная прядь жива опять — но стынет смерть в глазах.
«Прочь! прочь! от демонов спешит мятежный дух, взлетая
Из Ада в горнюю обитель, ввысь, в пределы Рая,
Отринув стон, пред светлый трон, к Царю Небес взлетая!
Да смолкнет звон — иначе он ей душу воспалит,
Источник
Эдгар Аллан По “Ленор”
Увы, разбит сосуд златой! дух отлетел навеки!
Звон, дольше стой! – душе святой плыть в роковые реки;
Что, Ги де Вир, без слёз ты сир? – рыдай себе в укор!
Померк весь мир, в гробу кумир, любимая Ленор!
Пускай вершат над ней обряд – поют за упокой! –
О самой царственной скорбят – о юности такой –
Вдвойне умершей гимн творят – умершей молодой.
“Вы гордость презирали в ней – богатство лишь любили,
Когда ж слегла от горьких дней – на смерть благословили!
Кто совершит теперь обряд? – какие петь слова? –
Ужели вы – ваш черный взгляд – колючая молва –
Сгубившие невинную – расцветшую едва?”
Мы все грешны; но меч – в ножны! И пусть восходит к Богу
Воскресный хор средь тишины – от мертвой прочь тревогу.
Предстала милая Ленор – с Надеждой за спиной,
А ты, грустя, оплачь дитя, не ставшее женой.
Скорби о ней, что всех нежней, лелей нетленный прах.
Струится жизнь, но не в глазах, а только в волосах,
Льняная прядь жива опять – но стынет смерть в глазах.
“Прочь! прочь! от демонов спешит мятежный дух, взлетая
Из Ада в горнюю обитель, ввысь, в пределы Рая,
Отринув стон, пред светлый трон, к Царю Небес взлетая!
Да смолкнет звон – иначе он ей душу воспалит,
Когда она, блаженств полна, над миром воспарит.
А я! – какой в груди покой! – рыдать уж не хочу,
Я петь ей рад на старый лад – и с ангелом лечу!”
Джон Китс “Четыре разных времени в году”
Четыре разных времени в году.
Четыре их и у тебя, душа.
Весной мы пьем беспечно, на ходу
Прекрасное из полного ковша.
Смакуя летом этот вешний мед,
Душа летает, крылья распустив.
А осенью от бурь и непогод
Она в укромный прячется залив.
Теперь она довольствуется тем,
Что сквозь туман глядит на ход вещей.
Пусть жизнь идет неслышная совсем,
Как у порога льющийся ручей.
Потом – зима. Безлика и мертва.
Что делать! Жизнь людская такова.
По угольку собирается прошлая осень.
В треках дневник. Пустота. Как бы плохо не вышло.
Смотришь – шестнадцать; уста разомкнет – двадцать восемь…
Что же тебя, моя девочка милая, выжгло?
Вьюга в рассохшейся форточке стонет протяжно.
Цифры, бумажки… Как много всего – да и толку?
Роется девочка в памяти битых стекляшках,
Руки царапает, в кожу вгоняя осколки.
Ночь провести в Камергерском, над миром летая.
Через толпу, по брусчатке, касаясь прохожих…
Воспоминания – штука, по сути, простая:
Если к душе прикипело – не вырвешь и с кожей.
Слегка моё.
Это время такое: я снова got rid of this dirt.
Когда тихо боишься как шлюха пойти по рукам,
А из легких, взрывая сосуды, спешит рифмоплет,
Кислородным ожогом тебя приучая к слогам.
Это время, когда you feel desperate over again.
На подушке усталой кровати промерзшая тишь,
А за сердцем, под ребрами гулко колотит Big Ben,
Закрывает глаза и смеется: Ты снова не спишь.
Это время пустое: Say Bye to your mates – и в запой,
Материться, реветь, высекая потоки идей…
И бессмертное солнце загаснет в тумане золой,
Пожалев разноцветные радужки сонных людей.
Это время потерь, и не выжить теперь декабрю.
Похороним же зиму! за МКАДом, в скрипении шин…
Можешь верить мне, друг; я напившись честней говорю –
Я тем вечером правда отчасти лишилась души.
И еще немного моё.
Расскажи мне про взрывы, огни; про потерянных граций;
Про оружие, СПИД, пустоту и печаль расскажи.
Если помнишь безумных, наверно, не стоит бояться.
Если боли боишься, наверно, не стоит и жить.
Расскажи мне про слизь в головах малолетних засранцев;
Про насилие, хохот; про зло и людей миражи.
Если тянешься к падшим, наверно, не стоит бояться.
Если грязи боишься, наверно, не стоит и жить.
Расскажи мне про толпы влюбленных; про слезы и танцы;
Кем кто предан; кто предан кому; о тепле и о лжи.
Если дышишь обманом, наверно, не стоит бояться.
Если правды боишься, наверно, не стоит и жить.
Расскажи мне про маски, софиты; про грохот оваций;
Про рулетку, тафту и настойчивый тон Госпожи.
Если ты впереди, то, наверно, не стоит бояться.
Не проснуться боишься? Наверно, не стоит и жить…
И еще капельку моё.
Помнишь пальцами. Веришь разумом.
Дымом бьешься об горизонт.
Все разбитые, несуразные –
Обезумевший гарнизон.
Числа, градусы, гвозди, крапинки;
Женщин, камушков – всем равно.
Гонят к завтрашним. Видят радугу.
Пули, красное… Свет в окно.
Напоследок. Хватит уж позориться =_=
Осип Мандельштам
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Вся комната напоена
Истомой – сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
Немного красного вина,
Немного солнечного мая,-
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.
Поделюсь и я *_*
Обветренные руки
Не переживут разлуки.
….
Нет постой.
….
Тяжёлые мои плечи
В ожидании встречи.
….
Вернусь весной.
….
Сладкие поцелуи
Глаза зажмурив.
….
Рядом другой.
….
Не выходя из роли
Ты излечишь меня.
….
Оставив боль.
и ещё одно
Гулять не без тоски по морю
Глушить вино одно, второе
У меня нет времени ждать волю.
Исходник безобразия, пустое.
И каждый день всё снова, ново
Не обязательно и голо.
И правда эта и живу мечтою,
Дыханье заливая болью.
Храню как сталь свою броню.
Внутри горю, почти горю.
И быть обрывками, тускнея.
Я искажусь, прости мне вдвое.
Alina, как мне нравится)) “дымом бьёшься об горизонт”
Verlain
Она играла с кошкой.
Странно,
В тени, сгущавшейся вокруг,
Вдруг очерк выступал нежданно
То белых лап, то белых рук.
Одна из них, сердясь украдкой,
Ласкалась к госпоже своей,
Тая под шёлковой перчаткой
Агат безжалостных когтей.
Другая тоже злость таила
И зверю улыбалась мило…
Но Дьявол здесь был, их храня.
И в спальне тёмной, на постели,
Под звонкий женский смех, горели
Четыре фосфорных огня.
Вы, верно, не читаете стихов,
И рвете нежные и трепетные письма,
Написанные кем-то очень близким
Дрожащею и бледною рукой?
Вы, верно, и не смотрите в глаза
Тем, кто увяз в ничтожном сердце Вашем
И вылезти пытается напрасно… –
Вы, верно, не любили никогда?
Ваш беглый взгляд не знает берегов,
Зачем он стал отчаянно мне близок?!
–
А Вы все чувства комкаете в письмах,
Написанных влюбленною рукой
Юля Александр
https://vk.com/id26129502
Ты бесцельно по жизни бродишь,
Тебе не с кем болтать о вечности.
Там, где просят поставить подпись, –
Ты рисуешь знак бесконечности,
Вечно путаешь дни недели,
Забываешь про свой день рождения,
И по рифмам летишь сквозь время
От отчаянья и безделия,
Ты боишься фальшивых взоров,
Ненавидишь знак многоточия,
И играешь с тоской в миноре,
В звуках душу свою ворочая.
Отовсюду сбегаешь вечно,
Птице – клетка, тебе – Вселенная!
Твои раны лишь море лечит
Безнадежными километрами.
–
Через час твой далекий поезд,
И твое здесь забудут отчество,
А внутри беспощадно стонет
Одиночество.
Одиночество.
Юля Александр
https://vk.com/id26129502
Я вырву из тебя признание
С корнями, со слезами жгучими.
Пусть с робостью, пусть с опозданием,
Гортань царапая колючими
Словами.
И умалишенные,
Мы отдадимся воле случая,
Великой силой одаренные,
Друг друга мерные созвучия.
Я выльюсь на тебя фонтанами
Заботы,
Верности молебнами
Кричать губами неустанными
Я буду.
Песнь тебе хвалебную
Спою я.
Брошу тело под ноги,
И так до жизни окончания.
Прошу, не будь ко мне так холоден.
Я вырву из тебя желание!
Мы наши игры не по правилам вели.
Ничто, казалось, не заменит нам свободы.
Не покрывали козырные короли
Швальных шестер нечестно меченой колоды.
И в нашем море не тонули корабли,
Не нарушали тишины небесной чайки.
Но все сигналы от потерянной любви
Глушились резко и надменно. Без утайки.
А дети наши не познают жизни дар.
Резвясь гурьбой, не пробегут по летним лужам.
Плачевен пьесы неотыгранной финал.
Смеясь и плача, понимаем – зритель нужен.
Твои глаза заряжены дождем
И постоянно мне грозят цунами.
А если любишь ,то как в книгах на излом,
Сгибаешь сердце тонкими словами.
Ты все способна разом зачеркнуть.
Вдохнуть надежду ,в самое больное.
Я на груди твоей готов уснуть
И слушать песни пламенного моря.
Внутри тебя парады всех планет
И чернота космических просторов.
И кратеры давно прошедших бед,
Терзают муки внутренних раздоров.
В моем городе становится светлее,
День за днем и даже ночь за ночью.
Без тебя, ты прав, – намного легче,
Без тебя и в правду – сильно проще.
В моем городе ложится на деревья
Белый снег безумными стихами,
У тебя же там – цветут сирени,
Или что цветет там, – за горами?
У меня тут солнце – как спасение,
Я живу от слова и до слова,
У тебя – вино по воскресеньям,
И ничто, наверное, не ново.
–
Я же становлюсь взрослее, крепче,
День за днем и даже ночь за ночью,
Знай же – без тебя ничуть не легче, –
И совсем,
ни капельки
не проще.
Говорит: “Не сюда.
Подожди пока,
Я потом скажу.”
Говорит: “Устал.
Поднеси к устам
Мое время, спешу.”
Говорит: “Не пущу,
Просто так прочту.
Не дыши, знобит.”
Говорит: “Забыл,
Я про всё забыл,
А теперь щемит.”
Говорит: “Уйди.
Я ни сват ни брат.
Я не твой венец.”
Говорит: “Прости.
Я привык писать
Всё в один конец.”
Говорит: “Люблю.
Узнаю тебя,
Узнаю, моя тень.”
Говорит: “Поймешь.
Завтра ты поймешь.
Будет время – апрель.”
Я опускаюсь в разума потерю.
Я дождалась обещанного трона
Душебольных, убогих и неверных-
Чужих желаний главная персона.
Я разбиваю ветреные стены
О неизбежность грустного финала.
Запоминаю строки и напевы,
Одев корону утреннего бала.
Я забываю чувственность моментов,
Ловя дыханье жаркое сетями,
Не ощущая боли от запретов,
Не вспоминая данных обещаний!
Источник