Андрей балабуха распечатыватель сосудов или на моисеевом пути
Андрей Балабуха Распечатыватель сосудов, или На Моисеевом пути Нынче то же, что вовеки, Утешение одно: Наши дети будут в Мекке, Если нам не суждено! Саша ЧЕРНЫЙ I Лет десять назад я бы голову себе сломал. Я пытался бы догадаться, зачем меня приглашают и почему. Перебирал бы варианты: то ли Феликс вдруг воспылал ко мне нежными чувствами (хотя с чего бы?), то ли кто-то накатал на меня могучую телегу (хотя особых грехов за мной вроде нет…). Словом, маялся бы всю дорогу до министерства. Но за эти годы я изрядно перелопатил свой характер. Или это как раз годы его перелопатили? Так или иначе, все полчаса, что мой не первой молодости «алеко» добирался до площади Независимости, я представлял себе, как нырну завтра из этого гнилого лета в лето настоящее. И – в море. И раскинется надо мной белесо-голубое, солнцем выжженное небо. А по вечерам будем мы с Аракеловым посиживать в качалках на балконе гостиницы, изредка перекидываясь словами да потягивая джин-пампельмюс, и слева будет подмигивать бессонный Херсонесский маяк. И еще будут древние камни херсонесских стен – тысячелетиями выбеленные, высушенные и прокаленные… Но все это, увы, завтра; а сегодня был еще мозглый здешний дождь, сквозь который проступила, наконец, серая махина «Сороканожки», как называли в просторечии здание Министерства внутренних дел. И не зря: длинная, плавно изогнутая буквой S бетонная коробка опиралась на множество колонн. Я загнал машину между колоннами и направился к седьмому подъезду. Дежурный был совсем зелененький. Он долго вертел в руках мой патент видно, такое было ему в диковинку. Потом вызвал дежурного офицера. Тот, слава богу, меня знал. – Привет, Перс! – мы обменялись рукопожатиями. – Ты к кому? – К самому. – К папе Феликсу? Ну, счастливо. В начальственную приемную я вошел ровно в четырнадцать пятьдесят девять. На моей памяти это был уже третий феликсов кабинет. Первый, еще когда он возглавлял антирэкетную бригаду, выглядел куда как скромно и был заткнут в самый конец длиннющего коридора второго этажа. Следующий – это когда ему поручили отдел по борьбе с терроризмом, куда он перетащил за собой и меня, – был уже настоящим персональничком, какой и положен солидному полковнику; из окон открывался вид на город; с высоты шестого этажа кварталы Старого центра казались макетом. Теперешние же апартаменты привольно раскинулись на самом верху. В приемной отфильтровывал посетителей новехонький, с уставной картинки лейтенантик – не то секретант, не то адъютарь, героически охранявший генеральский покой. – Капитан Айле? – Милый, – сказал я как можно ласковее, – я уже восемь лет не капитан и, надеюсь, впредь никогда им не стану. Глаза лейтенантика уплыли куда-то внутрь, однако секунду спустя все-таки вернулись на место – правда, уже с других выражением. – Вас ждут, – лаконично сказал он, но не назвал меня никак, ни капитаном, ни коллегой, ни даже просто господином Айле. А мог бы, кстати. Я обошел его и распахнул дверь. Да, начальник столичной полиции – это вам не хухры-мухры. Не кабинет, а сераль: пушистый ковер, из окон открывается вид на озеро, ласкающий взор даже сквозь дождевую вуаль, а вместо обтянутого бордовым синтетиком диванчика, на котором мы, случалось, и ночевали там, на втором этаже, здесь разместилась такая кожаная мягкость и роскошь, что и домой уходить вроде незачем. Феликс лихо взлетел по служебной лестнице – и в прямом, и в переносном смысле. Генерал уже шагал мне навстречу. Был он в штатском – этакий респектабельный высокопоставленный чиновник, серый костюм, темно-вишневый галстук. За шесть лет, что мы не виделись, он даже не постарел. Только заматерел еще больше. Он вообще из тех мужиков, что лет до семидесяти не стареют, а лишь матереют, чтобы потом в одночасье сломаться и превратиться в дряхлых старцев. Мы обнялись. – Спасибо, что пришел, – Феликс приглашающе махнул рукой в сторону кресел. Мы погрузились. Тотчас подле нас возник давешний адъютарь и водрузил на столик чашечки с дымящимся кофе. Чашечки были настоящего костяного фарфора, а кофе, судя по аромату, настоящий «мокко». Школеный секретант исчез так же беззвучно, – я восхитился феликсовой дрессурой. Впрочем, это мог быть и врожденный талант. Не всякий ведь захочет сразу после училища осесть в приемной… Феликс молча прихлебывал кофе. Я тоже. Любопытство – невыгодная стратегия. Он меня высвистел – ему и говорить. Так прошло минуты две-три. Потом Феликс, отставив чашку, поинтересовался: – Как у тебя с клиентами, Перс? Словно мы с ним расстались этак недельки две назад. Ну месяц. И встретились ненароком на именинах у Анны. – Не жалуюсь, – ответил я в тон. – Но хорошее дельце пригодится? – Уж не хочешь ли сосватать? Сколько процентов комиссионных? – Сдаешь, Перс. Комиссионные, выплаченные должностному лицу, – та же взятка. – А может, проверяю, не сдал ли ты, – парировал я. Феликс ухмыльнулся: – Пока не собираюсь. Перс. И тебе но советую. Вообще-то я терпеть не могу прозвищ. Но это приклеилось так прочно, что стало неотделимым. Семнадцать лет назад я пришел в антирэкетную бригаду такой же новоиспеченный лейтенантишко, как нынешний Феликсов секретант. Феликс принял рапорт, а потом легонько потрепал меня по щеке: «Смотрите-ка, – восхитился он, – какой нам персик прислали!» И на целых три года я стал Персиком. Лишь после того, как мы повязали «Веселых ребят», Феликс впервые посмотрел на меня с уважением. «А знаешь, парень, ты не Персик, – сказал он. – Ты Перс. Они, говорят, когда-то неплохими бойцами были». Вот так я и стал Персом. И Персом останусь – до конца дней своих. Для друзей, естественно. Я опять присосался к чашке с кофе, держа паузу. – В самом деле, ты сейчас очень загружен? – поинтересовался Феликс. – Видишь ли, – уклончиво отозвался я, – я сейчас исключительно об отпуске думаю. Может же частный сыщик позволить себе частную жизнь? Или право на отдых не для него писано? – Для него, для него, – успокоил Феликс. – Вот только отпуск, как я понимаю, у тебя не по графику. Когда захочешь у тебя отпуск. Или что, дел нет? – Ревнивых жен да мужей на мой век хватит. И скандалов в благородных семействах – тоже. Так что безработица мне не грозит, не беспокойся. – И то правда, – согласился Феликс. – Я слышал, ты дом купил на Соборной Горке? Значит, неплохи дела? – Так ведь не капитанский оклад, сам понимаешь. И не майорский. А до большего я бы вовек не дослужился. Не всем же генералами быть… – Не всем, – спокойно подтвердил Феликс. – Ты, например, индивидуалист. А служба этого не любит. Так возьмешь дело? – Нет, Феликс, извини. У меня уже номер заказан. В «Атлантике». С завтрашнего дня. И приятель там ждет. И билет в кармане. Вот только ласты осталось купить. Хочу, понимаешь, найти «мурену», да их нет нигде. «Ихтиандр» лежит, «барракуда», «акванавт», «батиандр», а вот «мурену» как черт языком слизнул. Правда, есть у меня один магазинчик на примете… – Мне бы твои заботы, – завистливо вздохнул Феликс. – Жаль, генералам на задержание ходить не положено. А то бы тоже под пулю подставился, комиссовался да пошел в частные сыщики… – Я конкуренции не боюсь, у меня репутация. – Вот потому-то ты мне и нужен. Так что давай серьезно. – А серьезно – у тебя вся полиция есть. Или сам в клиенты рвешься? Так я дорого беру… – Последний раз говорю, Перс. Давай серьезно. – Хорошо. Серьезно так серьезно. Излагай. Даже в Феликсовом изложении дело мне не понравилось. Жил-был некий Виктор Меряч. Заведовал себе лабораторией в Институте физиологии, слыл человеком добропорядочным и пунктуальным до отвращения. И – судя по фотографии – был до отвращения же зауряден внешне. В прошлую пятницу он вышел из института, сел в машину – респектабельный, как и все, что окружало доктора Меряча, «датсун» модели «кабинет», номерной знак СТ 01-95 А. Видели, как со стоянки он вывернул на проспект Патриотов и двинулся вниз, к озеру. С тех пор о нем не было ни слуху, ни духу. Естественно, в субботу и воскресенье никому до этого дела не было. Но когда в понедельник он не явился на службу, в институте всполошились, потому что на вторник был запланирован какой-то эксперимент, и присутствие доктора Меряча при его подготовке и проведении было необходимо. Дома его не оказалось; все обычные, бытовые способы разыскать его ни к чему не привели. И тогда обратились в полицию. В принципе говоря, три дня – не тот срок, чтобы возбуждать дело об исчезновении; но учитывая обстоятельства дела, полицейское управление пошло навстречу администрации института. Двое суток розысков не дали даже рабочей версии. В самом деле, будь это киднепинг – уже давно потребовали бы за Меряча выкуп. Хотя требовать его пришлось бы разве что с институтской администрации – жил Меряч один как перст. Если бы это оказалось политической акцией (хотя несчастный завлаб из Института физиологии не министр и не генеральных прокурор, что его похищать?), то в обмен на его жизнь были бы уже выдвинуты какие-то требования. Наконец, если бы это была работа каких-то занюханных террористов (а не занюханных у нас, слава Богу, нет), кто-то уже взял бы на себя ответственность за акцию. Да и труп в этом случае наличествовал бы. Самым натуральным и вещественным образом. Как и в том случае, если бы здесь имела место обычная уголовщина. А раз ничего этого нет – остается предположить, что уважаемый доктор Меряч сам очень захотел исчезнуть. Либо же попросту провалился в какой-нибудь канализационный колодец, где его бренные останки и найдут со временем. Найдут совершенно случайно, ибо все неподходящие места, где человек может свернуть себе шею, обыскать практически невозможно. И только чудом может обнаружиться когда-нибудь его «датсун-кабинет», перекрашенный и с перебитыми номерами: не останется же машина бесхозной на улице, всегда сыщется, кому этим заняться. Наконец, если допустить, что ни та, ни другая версия не соответствует действительности, – от этой истории попахивает чем-то совсем уж грязным. |
Источник
Андрей Балабуха
Распечатыватель сосудов, или На Моисеевом пути
Нынче то же, что вовеки,
Утешение одно:
Наши дети будут в Мекке,
Если нам не суждено!
Саша ЧЕРНЫЙ
I
Лет десять назад я бы голову себе сломал. Я пытался бы догадаться, зачем меня приглашают и почему. Перебирал бы варианты: то ли Феликс вдруг воспылал ко мне нежными чувствами (хотя с чего бы?), то ли кто-то накатал на меня могучую телегу (хотя особых грехов за мной вроде нет…). Словом, маялся бы всю дорогу до министерства. Но за эти годы я изрядно перелопатил свой характер. Или это как раз годы его перелопатили? Так или иначе, все полчаса, что мой не первой молодости «алеко» добирался до площади Независимости, я представлял себе, как нырну завтра из этого гнилого лета в лето настоящее. И – в море. И раскинется надо мной белесо-голубое, солнцем выжженное небо. А по вечерам будем мы с Аракеловым посиживать в качалках на балконе гостиницы, изредка перекидываясь словами да потягивая джин-пампельмюс, и слева будет подмигивать бессонный Херсонесский маяк. И еще будут древние камни херсонесских стен – тысячелетиями выбеленные, высушенные и прокаленные… Но все это, увы, завтра; а сегодня был еще мозглый здешний дождь, сквозь который проступила, наконец, серая махина «Сороканожки», как называли в просторечии здание Министерства внутренних дел. И не зря: длинная, плавно изогнутая буквой S бетонная коробка опиралась на множество колонн. Я загнал машину между колоннами и направился к седьмому подъезду.
Дежурный был совсем зелененький. Он долго вертел в руках мой патент видно, такое было ему в диковинку. Потом вызвал дежурного офицера. Тот, слава богу, меня знал.
– Привет, Перс! – мы обменялись рукопожатиями. – Ты к кому?
– К самому.
– К папе Феликсу? Ну, счастливо.
В начальственную приемную я вошел ровно в четырнадцать пятьдесят девять. На моей памяти это был уже третий феликсов кабинет. Первый, еще когда он возглавлял антирэкетную бригаду, выглядел куда как скромно и был заткнут в самый конец длиннющего коридора второго этажа. Следующий – это когда ему поручили отдел по борьбе с терроризмом, куда он перетащил за собой и меня, – был уже настоящим персональничком, какой и положен солидному полковнику; из окон открывался вид на город; с высоты шестого этажа кварталы Старого центра казались макетом. Теперешние же апартаменты привольно раскинулись на самом верху. В приемной отфильтровывал посетителей новехонький, с уставной картинки лейтенантик – не то секретант, не то адъютарь, героически охранявший генеральский покой.
– Капитан Айле?
– Милый, – сказал я как можно ласковее, – я уже восемь лет не капитан и, надеюсь, впредь никогда им не стану.
Глаза лейтенантика уплыли куда-то внутрь, однако секунду спустя все-таки вернулись на место – правда, уже с других выражением.
– Вас ждут, – лаконично сказал он, но не назвал меня никак, ни капитаном, ни коллегой, ни даже просто господином Айле. А мог бы, кстати. Я обошел его и распахнул дверь.
Да, начальник столичной полиции – это вам не хухры-мухры. Не кабинет, а сераль: пушистый ковер, из окон открывается вид на озеро, ласкающий взор даже сквозь дождевую вуаль, а вместо обтянутого бордовым синтетиком диванчика, на котором мы, случалось, и ночевали там, на втором этаже, здесь разместилась такая кожаная мягкость и роскошь, что и домой уходить вроде незачем. Феликс лихо взлетел по служебной лестнице – и в прямом, и в переносном смысле.
Генерал уже шагал мне навстречу. Был он в штатском – этакий респектабельный высокопоставленный чиновник, серый костюм, темно-вишневый галстук. За шесть лет, что мы не виделись, он даже не постарел. Только заматерел еще больше. Он вообще из тех мужиков, что лет до семидесяти не стареют, а лишь матереют, чтобы потом в одночасье сломаться и превратиться в дряхлых старцев. Мы обнялись.
– Спасибо, что пришел, – Феликс приглашающе махнул рукой в сторону кресел. Мы погрузились.
Тотчас подле нас возник давешний адъютарь и водрузил на столик чашечки с дымящимся кофе. Чашечки были настоящего костяного фарфора, а кофе, судя по аромату, настоящий «мокко». Школеный секретант исчез так же беззвучно, – я восхитился феликсовой дрессурой. Впрочем, это мог быть и врожденный талант. Не всякий ведь захочет сразу после училища осесть в приемной…
Феликс молча прихлебывал кофе. Я тоже. Любопытство – невыгодная стратегия. Он меня высвистел – ему и говорить. Так прошло минуты две-три. Потом Феликс, отставив чашку, поинтересовался:
– Как у тебя с клиентами, Перс?
Словно мы с ним расстались этак недельки две назад. Ну месяц. И встретились ненароком на именинах у Анны.
– Не жалуюсь, – ответил я в тон.
– Но хорошее дельце пригодится?
– Уж не хочешь ли сосватать? Сколько процентов комиссионных?
– Сдаешь, Перс. Комиссионные, выплаченные должностному лицу, – та же взятка.
– А может, проверяю, не сдал ли ты, – парировал я.
Феликс ухмыльнулся:
– Пока не собираюсь. Перс. И тебе но советую.
Вообще-то я терпеть не могу прозвищ. Но это приклеилось так прочно, что стало неотделимым. Семнадцать лет назад я пришел в антирэкетную бригаду такой же новоиспеченный лейтенантишко, как нынешний Феликсов секретант. Феликс принял рапорт, а потом легонько потрепал меня по щеке: «Смотрите-ка, – восхитился он, – какой нам персик прислали!» И на целых три года я стал Персиком. Лишь после того, как мы повязали «Веселых ребят», Феликс впервые посмотрел на меня с уважением. «А знаешь, парень, ты не Персик, – сказал он. – Ты Перс. Они, говорят, когда-то неплохими бойцами были». Вот так я и стал Персом. И Персом останусь – до конца дней своих. Для друзей, естественно.
Я опять присосался к чашке с кофе, держа паузу.
– В самом деле, ты сейчас очень загружен? – поинтересовался Феликс.
– Видишь ли, – уклончиво отозвался я, – я сейчас исключительно об отпуске думаю. Может же частный сыщик позволить себе частную жизнь? Или право на отдых не для него писано?
– Для него, для него, – успокоил Феликс. – Вот только отпуск, как я понимаю, у тебя не по графику. Когда захочешь у тебя отпуск. Или что, дел нет?
– Ревнивых жен да мужей на мой век хватит. И скандалов в благородных семействах – тоже. Так что безработица мне не грозит, не беспокойся.
– И то правда, – согласился Феликс. – Я слышал, ты дом купил на Соборной Горке? Значит, неплохи дела?
– Так ведь не капитанский оклад, сам понимаешь. И не майорский. А до большего я бы вовек не дослужился. Не всем же генералами быть…
– Не всем, – спокойно подтвердил Феликс. – Ты, например, индивидуалист. А служба этого не любит. Так возьмешь дело?
– Нет, Феликс, извини. У меня уже номер заказан. В «Атлантике». С завтрашнего дня. И приятель там ждет. И билет в кармане. Вот только ласты осталось купить. Хочу, понимаешь, найти «мурену», да их нет нигде. «Ихтиандр» лежит, «барракуда», «акванавт», «батиандр», а вот «мурену» как черт языком слизнул. Правда, есть у меня один магазинчик на примете…
– Мне бы твои заботы, – завистливо вздохнул Феликс. – Жаль, генералам на задержание ходить не положено. А то бы тоже под пулю подставился, комиссовался да пошел в частные сыщики…
– Я конкуренции не боюсь, у меня репутация.
– Вот потому-то ты мне и нужен. Так что давай серьезно.
– А серьезно – у тебя вся полиция есть. Или сам в клиенты рвешься? Так я дорого беру…
– Последний раз говорю, Перс. Давай серьезно.
– Хорошо. Серьезно так серьезно. Излагай.
Даже в Феликсовом изложении дело мне не понравилось.
Жил-был некий Виктор Меряч. Заведовал себе лабораторией в Институте физиологии, слыл человеком добропорядочным и пунктуальным до отвращения. И – судя по фотографии – был до отвращения же зауряден внешне. В прошлую пятницу он вышел из института, сел в машину – респектабельный, как и все, что окружало доктора Меряча, «датсун» модели «кабинет», номерной знак СТ 01-95 А. Видели, как со стоянки он вывернул на проспект Патриотов и двинулся вниз, к озеру. С тех пор о нем не было ни слуху, ни духу. Естественно, в субботу и воскресенье никому до этого дела не было. Но когда в понедельник он не явился на службу, в институте всполошились, потому что на вторник был запланирован какой-то эксперимент, и присутствие доктора Меряча при его подготовке и проведении было необходимо. Дома его не оказалось; все обычные, бытовые способы разыскать его ни к чему не привели. И тогда обратились в полицию. В принципе говоря, три дня – не тот срок, чтобы возбуждать дело об исчезновении; но учитывая обстоятельства дела, полицейское управление пошло навстречу администрации института. Двое суток розысков не дали даже рабочей версии. В самом деле, будь это киднепинг – уже давно потребовали бы за Меряча выкуп. Хотя требовать его пришлось бы разве что с институтской администрации – жил Меряч один как перст. Если бы это оказалось политической акцией (хотя несчастный завлаб из Института физиологии не министр и не генеральных прокурор, что его похищать?), то в обмен на его жизнь были бы уже выдвинуты какие-то требования. Наконец, если бы это была работа каких-то занюханных террористов (а не занюханных у нас, слава Богу, нет), кто-то уже взял бы на себя ответственность за акцию. Да и труп в этом случае наличествовал бы. Самым натуральным и вещественным образом. Как и в том случае, если бы здесь имела место обычная уголовщина. А раз ничего этого нет – остается предположить, что уважаемый доктор Меряч сам очень захотел исчезнуть. Либо же попросту провалился в какой-нибудь канализационный колодец, где его бренные останки и найдут со временем. Найдут совершенно случайно, ибо все неподходящие места, где человек может свернуть себе шею, обыскать практически невозможно. И только чудом может обнаружиться когда-нибудь его «датсун-кабинет», перекрашенный и с перебитыми номерами: не останется же машина бесхозной на улице, всегда сыщется, кому этим заняться. Наконец, если допустить, что ни та, ни другая версия не соответствует действительности, – от этой истории попахивает чем-то совсем уж грязным.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Источник