Разбит сосуд дух отлетел

Edgar Allan Poe. Lenore, 1842

Считается, что «Линор» была написана под сильным впечатлением от баллады Бюргера «Ленора», о которой Эдгар По не раз писал в своих эссе.

Стихотворение названо по имени усопшей героини, Линор, которая была невестой некоего сэра Гая де Вира. Также как и некоторые другие стихотворения Эдгара Аллана По (например, «Ворон», «Аннабель Ли» и «Улялюм»), «Линор» описывает потерю рассказчиком прекрасной женщины, внезапно скончавшейся. Линор умирает от болезни, но именно Гая обвиняют голоса в её смерти.

Перевод Владимира Бойко

Увы, разбит сосуд златой! дух отлетел навеки!

Звон, дольше стой! – душе святой плыть в роковые реки;

Что, Ги де Вир, без слёз ты сир? – рыдай себе в укор!

Померк весь мир, в гробу кумир, любимая Ленор!

Пускай вершат над ней обряд – поют за упокой! –

О самой царственной скорбят – о юности такой –

Вдвойне умершей гимн творят – умершей молодой.

«Вы гордость презирали в ней – богатство лишь любили,

Когда ж слегла от горьких дней – на смерть благословили!

Кто совершит теперь обряд? – какие петь слова? –

Ужели вы – ваш черный взгляд – колючая молва –

Сгубившие невинную – расцветшую едва?»

Мы все грешны; но меч – в ножны! И пусть восходит к Богу

Воскресный хор средь тишины – от мертвой прочь тревогу.

Предстала милая Ленор – с Надеждой за спиной,

А ты, грустя, оплачь дитя, не ставшее женой.

Скорби о ней, что всех нежней, лелей нетленный прах.

Струится жизнь, но не в глазах, а только в волосах,

Льняная прядь жива опять – но стынет смерть в глазах.

«Прочь! прочь! от демонов спешит мятежный дух, взлетая

Из Ада в горнюю обитель, ввысь, в пределы Рая,

Отринув стон, пред светлый трон, к Царю Небес взлетая!

Да смолкнет звон – иначе он ей душу воспалит,

Когда она, блаженств полна, над миром воспарит.

А я! – какой в груди покой! – рыдать уж не хочу,

Я петь ей рад на старый лад – и с ангелом лечу!»

Перевод Константина Бальмонта

О, сломан кубок золотой! душа ушла навек!

Скорби о той, чей дух святой – среди Стигийских

рек.

Гюи де Вир! Где весь твой мир? Склони свой темный

взор:

Там гроб стоит, в гробу лежит твоя любовь, Линор!

Пусть горький голос панихид для всех звучит бедой,

Пусть слышим мы, как нам псалмы поют в тоске

святой,

О той, что дважды умерла, скончавшись молодой.

“Лжецы! Вы были перед ней – двуликий хор теней.

И над больной ваш дух ночной шепнул:

Умри скорей!

Так как же может гимн скорбеть и стройно петь о той,

Кто вашим глазом был убит и вашей клеветой,

О той, что дважды умерла, невинно-молодой?”

Peccavimus1: но не тревожь напева похорон,

Чтоб дух отшедший той мольбой с землей был

примирен.

Она невестою была, и Радость в ней жила,

Надев несвадебный убор, твоя Линор ушла.

И ты безумствуешь в тоске, твой дух скорбит о ней,

И свет волос ее горит, как бы огонь лучей,

Сияет жизнь ее волос, но не ее очей.

“Подите прочь! В моей душе ни тьмы, ни скорби нет.

Не панихиду я пою, а песню лучших лет!

Пусть не звучит протяжный звон угрюмых

похорон,

Чтоб не был светлый дух ее тем сумраком смущен.

От вражьих полчищ гордый дух, уйдя к друзьям,

исчез,

Из бездны темных Адских зол в высокий мир

Чудес,

Где золотой горит престол Властителя Небес”.

(1901)

Перевод Валерия Брюсова

Расколот золотой сосуд, и даль душе открыта!

Лишь тело тут, а дух несут, несут струи Коцита2.

А! Ги де Вир! рыдай теперь, теперь иль никогда!

Твоя Линор смежила взор, – в гробу, и навсегда!

Обряд творите похорон, запойте гимн святой,

Печальный гимн былых времен о жертве молодой,

О той, что дважды умерла, скончавшись молодой!

«Лжецы! вы в ней любили прах, но гордость кляли в ней!

Когда в ней стебель жизни чах, вы были с ней нежней.

Так как же вам творить обряд, как петь вам гимн святой?

Не ваш ли взгляд, недобрый взгляд, не вы ли клеветой

Невинность в гроб свели навек, – о! слишком молодой!»

Peccavimus. Но наших уз не отягчай! звучит

Пусть грустный звон, но пусть и он ее не огорчит.

Линор идет, – «ушла вперед», – с Надеждой навсегда.

Душа темна, с тобой она не будет никогда, –

Она, дитя прекрасных грез, что ныне тихий прах.

Жизнь веет в золоте волос, но смерть в ее очах…

Еще есть жизнь в руне волос, но только смерть в очах.

«Прочь! в эту ночь светла душа! Не плакать мне о ней!

Меж ангелов пою, спеша, пэан далеких дней.

Пусть звон молчит, пусть не смутит, в ее мечтах, вдали,

Ту, что плывет к лучам высот от про́клятой земли,

К друзьям на зов, от всех врагов (и сон земной исчез)!

Из ада в высь несись, несись – к сиянию небес,

Из мглы, где стон, туда, где трон властителя небес!»

Перевод Галины Усовой

Расколот кубок золотой, – рыдать колоколам!

Летит с тоской душа святой к стигийским3 берегам.

Тоскуй, сэр Гай, рыдай, рыдай! Что ж сух твой светлый взор?

Так холодна в гробу она, твоя любовь – Линор!

Пой с нами, пой за упокой над мертвой красотой

Хорал, над той, что умерла такою молодой,

Над той, что умерла вдвойне, скончавшись молодой.

«Не гордость вы ценили в ней, а деньги предпочли,

С больной, вы стали с ней нежней – и этим в гроб свели.

Как с ваших лживых языков слетает гимн святой?

Как злобный хор клеветников поет за упокой,

Когда ее убили вы, убили молодой?»

«Peccavimus! Из гневных уст летят твои слова,

Но не мешай нам петь псалом, молчи – она мертва!

Хоть ради той души святой, что вознеслась, ушла,

Хоть ради той, что стать женой, твоей женой могла!

О, как мила она была! Она еще не прах –

Чиста улыбка и светла, нет смерти на устах,

И жизнь в волнистых волосах – но стынет смерть в глазах!»

«Да, слез мне нет, но горный свет горит в душе моей,

Пусть ангелу звучит вослед пеан минувших дней,

Пусть в мире зла колокола песнь оборвут свою,

Пускай Линор ваш злобный хор не слышит там в раю!

Да, здесь – враги, а там – друзья, паришь в полете ты,

Из ада – прямо в небеса, о них твои мечты.

Здесь – боль и стон, там – божий трон, сбываются мечты!»

Перевод Надежды Вольпин

Разбит, разбит золотой сосуд! Плыви, похоронный звон!

Угаснет день, и милая тень уйдет за Ахерон4.

Плачь, Гай де Вир, иль, горд и сир, ты сладость слез отверг?

Линор в гробу, и божий мир для наших глаз померк.

Так пусть творят святой обряд, панихиду поют для той,

Для царственной, что умерла такою молодой,

Что в гроб легла вдвойне мертва, когда умерла молодой!

«Не гордость – золото ее вы чтили благоговейно,

Больную вы ее на смерть благословили елейно!

Кто будет реквием читать, творить обряд святой –

Не вы ль? не ваш ли глаз дурной, язык фальшивый, злой,

Безвинную и юную казнивший клеветой?»

Peccavimus; но ты смирись, невесту отпеть позволь,

Дай вознестись молитвам ввысь, ее утоляя боль.

Она преставилась, тиха, исполненная мира,

Оставив в скорби жениха, оставив Гай де Вира

Безвременно погибшую оплакивать Линор,

Глядеть в огонь этих желтых кос и в этот мертвый взор –

В живой костер косы Линор, в угасший, мертвый взор.

«Довольно! В сердце скорби нет! Панихиду служить не стану –

Новому ангелу вослед я вознесу осанну.

Молчи же, колокол, не мрачи простой души веселье

В ее полете в земной ночи на светлое новоселье:

Из вражьего стана гневный дух восхищен и взят сегодня

Ввысь, под охрану святых подруг, – из мрака преисподней

В райские рощи, в ангельский круг у самого трона господня».

Источник

перевод ворона

Edgar Allan Poe. The Raven stihi.ru/2015/05/15/3066

Ксергс

Ворон.

Как-то в поздний час вечерний я сидел над книгой древней

Долго, так что очутился я в каком-то полусне.

Может древнее преданье усыпило мне сознанье;

Только я едва расслышал тихий стук в мой кабинет.

«Гость какой-то» – я подумал – «постучал в мой кабинет.

Это гость пришел ко мне».

Шел декабрь – я помню точно. Было это в час полночный.

Тлел камин, и отблеск красный тени плющил по стене.

Я желал напрасно горе по исчезнувшей Леноре

Сделать тише. Но, напрасно, я не мог забыть о ней:

Деве с именем прекрасным. Я не мог забыть о ней,

Наяву и в полусне.

И печальный, тихий шорох шелестел в пурпурных шторах.

О, какой же ужас шорох этот вызывал тогда во мне;

Сердце сжалось и не билось, я шептал почти без силы:

«Это только гость какой-то постучал случайно в дверь.

Только гость случайный, поздний постучался в эту дверь;

Только поздний гость, поверь».

Я едва собрал все силы, чтоб промолвить: «Гость мой милый,

Нет, обиды затаенной не держи – я был во сне

В этой комнате. В потемках еле слышно стук негромкий

Прозвучал. Ты так неясно постучал снаружи в дверь.

Ты прости меня!» и тут же распахнул я настежь дверь –

Тьма и только тьма извне.

В сумрак ночи удивленно я смотрел завороженный;

Но в мечтах не здесь – в минувшем оставался. Там, во тьме

Не было округ ни звука, мучила безмолвья мука,

Только тихий стон: «Ленора!» вдруг раздался в тишине.

Это молвил я, и эхо возвратило слово мне.

Только эхо там, во тьме.

Дверь я затворил несмело. Вся душа моя горела.

Снова стук и он как будто слышится в моем окне.

«Там, в окне загадка эта! Нужно лишь добавить света,

Нужно посмотреть и разом разгадать загадку мне;

Успокоить сердце нужно, и – решить загадку мне».

Только ветер там, во тьме.

И из этой тьмы морозной вдруг влетел, и с видом грозным

Над моей уселся дверью Ворон – птица древних дней.

Он сидел там с видом важным, на меня не глянув даже,

Без поклона, без привета, без почтения ко мне.

Точно лорд какой-то знатный – без почтения ко мне.

Сел и замер, как во сне.

Гость мой черный, гость мой грозный, вид твой строгий и серьезный

Лишь улыбку, да – улыбку, вызывал теперь во мне.

«Повидал ты, брат, не мало» – я сказал – «и храбр, пожалуй!

Ты поведай, древний Ворон, из далеких, мрачных мест,

Расскажи, какое имя было там дано тебе?»

Громко крикнул Ворон: «Нет».

Я был удивлен, пожалуй, тем, что птица мне сказала,

Пусть совсем не много смысла заключал ее ответ.

Только разум вряд ли нужен, если вдруг влетит из стужи,

В поздний, зимний час ворвется в задремавший кабинет

Тварь незваная, ночная – точно в логово к себе –

С именем таким, как: «Нет».

Ворон мрачный, одинокий говорил одно лишь только

Слово, будто в слове этом что-то важное он пел.

В тишине сказал зловещей я ему: «Мой Ворон вещий,

От друзей, когда-то близких, не остался даже след;

Ты меня покинешь тоже, только лишь взойдет рассвет!»

Мне ответил Ворон: «Нет».

Я от этого простого, незатейливого слова

Вздрогнул телом и душою в кабинетной тишине.

«Несомненно, слово это – часть какого-то куплета

Птицей слышанной когда-то» – бормотал я сам себе –

«и рассказ печальный этот, о загубленной судьбе,

Завершался словом «Нет».

Разгадать бы тайну эту! По скользящему паркету

Я придвинул свое кресло прямо к двери в кабинет,

И на бархатном сиденьи, предаваясь размышленьям,

Я смотрел застывшим взглядом, и искал, искал ответ.

Что хотел поведать Ворон? В чем был заключен секрет

Слова сказанного: «Нет».

Так, раздумьем увлеченный, я сидел завороженный

Взглядом птицы, и пылала вся душа моя в огне.

Я откинулся, как если б, я без сил лежал на кресле

С темной бархатной обивкой, но обивку эту не

Примнет уже вовеки та, что больше всех нужней.

Та, которой больше нет.

То ли воздух здесь сгустился, то ли ангел вдруг спустился;

Тихим шагом опустился ангел светлый на паркет.

«Этим сном или виденьем мне Господь дает спасенье,» –

Крикнул я – «покой желанный, и забвение о ней.

Так глотай забвенье это и забудь, забудь о ней!»

Мрачно молвил Ворон: «Нет».

«Может ты орудье злое, может ты – пророк покоя,

Или может ты предвестник страшных дней, и зол, и бед?

О, скажи мне, умоляю: здесь в тоскливом, мрачном крае,

В этом доме одиноком будет исцеленье мне?

О, ответь мне, заклинаю: будет исцеленье мне?»

Но ответил Ворон: «Нет».

«Или ты орудье злое, или ты – пророк покоя!

Заклинаю небом, Богом, только дай мне, дай ответ!

«За порогом жизни этой – пусть во Мраке или в Свете –

Вновь увижусь ли с Ленорой там, куда влечет нас Смерть?

С этой девой лучезарной там, куда влечет нас Смерть?»

Ворон мне ответил: «Нет».

«Замолчи, посланник ада!» – крикнул я ему. – «Не надо

Больше слов! Ступай обратно – в область, из которой мне

Ты явился наважденьем, птицей в черном опереньи,

Чтоб терзать мне душу, чтобы доставлять мне только вред.

Уходи, покинь навеки этот тихий кабинет,

И не говори мне «Нет»!

Ворон дом не покидает. Восседает, восседает

Неподвижно и не слышно, больше он ни «Да», ни «Нет»

Не промолвил. Взглядом сонным, этим взглядом отрешенным

Смотрит, и от птицы черной тень ложится на паркет,

И душе моей из тени вырваться туда, на свет

Не получится, о нет!

Источник